– Это вы здесь!
– ОНО БЛИЗКО… ОНО ЧУЕТ МЕНЯ… ОНО ЗДЕСЬ!!
Нет-нет, это были не крики, не вопли. Это был шепот. Одновременно захлебывающийся и натянутый как струна.
А потом они услышали ЭТОТ ЗВУК.
На что он был похож?
Словно что-то треснуло… Кокон или скорлупа… А потом заскребло по бетону когтями, пытаясь выбраться, вырваться…
Хрр-р-ррррр!
Пепеляев поднялся со стула. Он снова, как и в прошлый раз, подошел к стеклу, хотя не мог видеть, что оттуда за ним наблюдают. Он двигался как-то странно, что-то было неестественное во всех его жестах, движениях. Начал ощупывать стекло, точно слепой. Губы его двигались, но не было слышно…
– Звук! Громкость!
Динамики врубили на полную мощность и…
Голос, который они услышали, был совершенно незнакомый. Мужской, но совершенно другой и по тембру, и по манере. И еще что-то с этим голосом было не так, настолько не так, что…
– НАЙДЕТ… ВСЕ РАВНО НАЙДЕТ… БУДЕТ ИСКАТЬ СРЕДИ ВАС… НАЙДЕТ МНЕ ЕГО… ЖИВОГО НАЙДЕТ… УБЬЕТ…
– Скоро совсем стемнеет.
Августа – средняя сестра-Парка произнесла это тихо, с такой тоской, что у Руфины дрогнуло сердце. Руфина вернулась домой на Малую Бронную только вечером, и все мысли ее были о сестрах – о них.
– Как она?
– Беспокойна. Места себе не находит.
– А как ты? – Руфина внимательно посмотрела на сестру. Вечер… Воздух точно наэлектризован, тяжесть разлита как ртуть. Тяжесть…
– Я в порядке.
– Давай поднимемся к ней вместе, – Руфина направилась к лестнице на второй этаж.
– Вера, горничная, здесь, если понадобится. Я оставила ее ночевать, – сообщила Августа.
– А вот это напрасно.
– Она не отлучалась из дома весь день, я велела ей разбирать гардеробную. Сейчас она спит.
– Все равно напрасно, сегодня ей тут нечего было делать, – Руфина прислушалась. Как тихо в доме. Только стук собственного сердца… Скоро стемнеет, скоро совсем стемнеет… Отчего ей так не хочется, чтобы пришла эта ночь?
– Что с тобой, сестра? – спросила Августа.
– Думаю о том, что случилось. И о том, чем это грозит.
– Это уже ничем не грозит, не переживай, не тревожься, – Августа остановилась на верхней ступени лестницы. – Но мы так и не поговорили с тобой…
– О чем? Ты же не захотела ничего слушать.
– О том, что видела Ника.
Руфина посмотрела на сестру. Ах, об этом… Да, об этом они тоже не поговорили.
– Она очень беспокойна. Это до сих пор не проходит, на прежние ее припадки что-то не похоже, – Августа взялась за ручку двери. Она медлила, словно ей было трудно перешагнуть порог спальни сестры Ники. – Она вся дрожит. Тот сеанс с той крашеной бабой… Я все думаю о нем. Как ее звали? Лариса? Что-то там было… понимаешь, что-то было, иначе почему Ника…
– Ты веришь, что она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧТО-ТО ВИДЕЛА ТАМ?
У Руфины, когда она задала этот вопрос, был странный тон.
Вместо ответа Августа решительно распахнула дверь спальни сестры. В комнате – тяжелый запах, хотя окно было распахнуто настежь. В комнату мутным потоком вползали сумерки, клубились над кроватью, делая свет ночника – единственного источника света – совсем тусклым, мертвым.
Ника сидела в кровати, опершись на подушки. Она ритмично покачивалась – взад, вперед, иногда поднимала руки и трогала свою шею – как будто механически, в полусне.
– Не спишь? Зачем окно открыла? – Августа старалась говорить как ни в чем не бывало.
– Темно…
– Что?
– Там темно… пусть и здесь будет темно, – Ника повернула голову. Темные пряди обрамляли ее лицо, которое за эти дни приобрело землистый оттенок.
Внезапно она сделала резкий жест и сбросила ночник на пол. Лампочка погасла, фарфоровый абажур, память о матери, разлетелся на куски.
– Ты что делаешь? – воскликнула Руфина.
– Уходите отсюда, – в темноте голос Ники словно изменился, стал грубее, злее.
– Но мы…
– Уходите, пошли вон!
– Так больше продолжаться не может, – сказала Августа сестре уже внизу. – Не знаю, может, показать ее врачам? Сеансы сорваны, мы никого не принимаем…
– Поговорим об этом завтра. Поздно уже, пойдем спать.
Но уснуть в эту ночь им так и не удалось.
ВОПЛЬ! Он потряс дом на Малой Бронной с первого этажа до чердака. Как и тогда, много лет назад… Только на этот раз кричала не мать – Саломея, кричала Ника – там, в своей спальне, в темноте, за закрытой наглухо дверью.
Сестры выбежали в холл, Руфина в спешке надела шелковый халат наизнанку. Горничная – в одной ночной рубашке, перепуганная и оглушенная – потянулась было к выключателю…
– Не зажигай света, дура! Не смей! – рявкнула на нее Августа.
Они слышали этот вопль, что все не утихал там, наверху. Как и тогда, много лет назад, когда они еще были детьми, и потом позже… Мучительный крик боли и еще какие-то звуки, которые невыносимо слышать в доме в глухой ночной час… ЕСЛИ ЗАЖЕЧЬ СВЕТ, БУДЕТ ЕЩЕ ХУЖЕ… БУДЕТ БЕДА… НЕПОПРАВИМАЯ БЕДА…
– Я сказала – руки прочь от выключателя! – Августа наотмашь ударила всхлипывающую от ужаса горничную по лицу. – Я что тебе сказала, дрянь?!
– Ты куда? – Руфина вцепилась в голую руку сестры.
– Туда, к ней.
– Нет! Не ходи!
– Принеси нож.
– Нет, не надо.
– Она что-то увидела во время сеанса, когда была ТАМ, и сейчас это… ЭТО снова с ней, в ней, вспомни мать. Это то же самое, и это пришло оттуда. Это можно остановить, подчинить только кровью!
– Я боюсь, – взвизгнула Руфина. – Этого не может быть, слышишь, такого просто не может быть! Ника ничего не видела… Это просто болезнь, она же ненормальная! Этого просто не существует, понимаешь? Это невозможно!
– ТЫ ЧТО, НЕ СЛЫШИШЬ – ЭТО НЕ ОНА КРИЧИТ! Где нож?
Мимо онемевшей от ужаса горничной Августа метнулась в зал, послышался грохот – она там что-то лихорадочно искала в темноте. Ритуальный нож для «особых случаев», которым когда-то пользовалась их мать – Саломея, «ядовитая, божественная Саломка эпохи заката развитого социализма».
А вопли наверху не прекращались. И теперь уже трудно было поверить, что ТАКИЕ ЗВУКИ издает женское горло. Хрип, переходящий в гортанное рычание, в звериный рев.
АВГУСТА… АВГУСТА НАС ЗАЩИТИТ… ТАК БЫЛО В ДЕТСТВЕ, ТАК БЫЛО ВСЕГДА…
Это было последнее, о чем успела подумать Руфина перед тем, как они высадили дверь в спальню сестры. В кромешном мраке, где ничего не было видно… кончиков пальцев вытянутой руки… зажатого в кулаке ритуального ножа… И только блеск – там, в углу у окна… Точно угли… Погасли, зажглись, мигнули… Страшно представить, что это…