И теперь ОНО здесь. ОНО здесь… Мама, помоги… Иначе…
ОНИ ВСЕ УМРУТ.
Ника еще сильнее зажала уши ладонями. Кто это сказал? Вот… вот сейчас… она же слышала это так ясно. Кто это сказал? Кто это скажет? Где и кому?
Залитый кровью ковер… куски мяса… словно хищник тут пировал… растерзанные, разорванные заживо…
РАСТЕРЗАННЫЕ…
ЗАЖИВО…
ВОТ ТАК…
Ника – младшая сестра-Парка – открыла глаза. Картонная коробка с игрушками брата Тимофея валялась у ее ног. По полу кладовки были разбросаны пестрые клочья, головы старых кукол с выдавленными глазами, маленькие резиновые руки, вырванные из кукольных тел со следами чьих-то зубов.
Катя еще долго приходила в себя. Покинув центр и профессора Геворкяна, сидела в кафе на летней террасе. Вот так бы век отсюда не уходить, смотреть на белые скатерти, на снующих официантов, на парочку за столиком напротив. Пить капучино с густой шапкой сливок…
Тертый шоколад…
Господи, ну почему я всегда…
Зачем мне это…
Не лучше ли бросить ВСЕ ЭТО прямо сейчас?
Кафе, где она сидела, было на Солянке. До места, где стоял ТОТ ДОМ, рукой подать.
Из кафе путь Кати в этот день лежал к Биржевой площади. Но в Никитников переулок она все-таки зашла. Ведь было по дороге. Дом под номером двенадцать, самый обычный московский особняк… Верхние два этажа забиты, нижний, где склад, до сих пор опечатан. На двери, наверное, пломбы прокурорские, если подойти ближе, то можно увидеть. Но ближе Катя не подошла, стояла на другой стороне переулка. Кругом офисы и банки, а этот старый дом – призрак, он был никому не нужен.
Его никто не покупал, не арендовал до тех пор, пока там не сделали обувной склад и Пепеляев…
Внезапно Катя вспомнила рисунок, что показывал Геворкян. «Нет-нет, не переворачивайте, все нарисовано именно так…» Что он хотел этим сказать? Что он вообще имел в виду?
Из здания банка, что на углу, выходили клерки и все, все до одного как по команде поворачивали головы в сторону старого особняка. Смотрели несколько секунд на забитые окна и спешили прочь. Ну да, они наверняка знают, слышали по телевизору, читали в газетах. Это же все ТАК ПРОГРЕМЕЛО по Москве. Эхо тех выстрелов…
Катя тоже повернулась и пошла прочь, вниз. к Биржевой площади. В кармане ее лежала записка Геворкяна. Он написал ее сразу… почти сразу…
ВООБЩЕ ИХ ЛИ ЭТО ДЕЛО С ПРОФЕССОРОМ – ПРОВЕРЯТЬ? ДЕЛО АРБАТСКОГО УБИЙЦЫ ВЕДЕТ МОСКВА. ОДНАКО ПОЛКОВНИКУ ЕЛИСТРАТОВУ ГЕВОРКЯН НЕ ПОЗВОНИЛ. НАПИСАЛ ЗАПИСКУ, ВРУЧИЛ ЕЙ, КАТЕ. И ОТПРАВИЛ…
Она вошла сквозь стеклянные двери в просторный вестибюль. Сразу видно солидное государственное учреждение.
– Мне нужен Валерий Юрьевич Смирнов, – сказала она охраннику. – Могу я позвонить? Вот у меня его телефон записан.
Чинный охранник кивнул и показал Кате, где внутренний телефон. Да, это, конечно, не мэрия, но все равно то еще учреждение – зеленый мрамор, стеклянные бесшумные лифты.
– Вы внизу ждете? – осведомился у Кати приятный баритон, едва лишь она набрала номер и назвала себя. – Минуту, я сам спущусь. Левон Михайлович мне звонил.
Лифт спустил в вестибюль к Кате обладателя приятного баритона – Смирнова.
– Здравствуйте, рад знакомству. Для профессора… для дяди Левона все, что могу, сделаю, – Смирнов улыбался (Катя так и не поняла, какую должность в Москомимуществе он занимал). – Он назвал мне адрес. Правда, не сказал, зачем ему все это так срочно понадобилось.
– Это связано с больным, с его пациентом.
– А… опять потеря памяти, наверное… амнезия, – Смирнов сразу стал серьезным. – У меня с отцом такое случилось, представляете? Разбился на машине, сам не пострадал, а вот шок… Все забыл, нас, родных, никого не узнавал. Профессор Геворкян, дядя Левон, ему помог, спас… А то бы… В общем, ладно, пока вы ехали сюда, я запросил стартовую информацию по этому дому – номер двенадцать в Никитниковом переулке. Это же рядом, центральный округ. Дом – муниципальная собственность и вместе с тем архитектурный памятник девятнадцатого века. Там несколько лет назад был пожар.
– Да, это я слышала, – Катя кивнула. – А нельзя ли установить, что было в этом здании раньше? И кто были владельцы или арендаторы? Что за организация, фирма?
Она говорила все это, послушно повторяла слова Геворкяна. Не было ли ЭТО гипнозом с его стороны в отношении ее? Какая, собственно, разница, кто жил в этом доме раньше? Где тут связь?
И внезапно…
Она вспомнила, как была ТАМ, внутри, вместе с опергруппой.
«НА РАМЕ ПЯТНА, И ТУТ НА СТЕНЕ ТОЖЕ… НУ-КА ДАЙТЕ СЮДА СВЕТ!»
ПОХОЖЕ НА КРОВЬ… ТУТ НА СТЕНЕ ЧТО-ТО НАРИСОВАНО…
Пятна копоти и еще что-то… На кирпичной стене… Темный зигзаг, бурая размашистая линия с резкими изгибами.
Палец Кати прочертил ее в воздухе, следуя за…
УЙДИТЕ! НЕ ГОДИТСЯ ДОЛГО НА ЭТО ГЛЯДЕТЬ!
Что?
– Что с вами?
– Ничего, простите… так, голова закружилась, наверное, от кофе…
– Я говорю, узнать все прямо сейчас не получится. Конец рабочего дня, архив надо запросить, а он скоро уже закроется. Обещаю, завтра или в крайнем случае послезавтра, – Смирнов с высоты своего роста смотрел на Катю. – Документы поднимем. Позвоните мне и приезжайте, прямо поднимайтесь в мой кабинет, договорились?
– Спасибо. Я обязательно позвоню. Еще раз извините за беспокойство.
Катя вышла на Биржевую площадь, дошла до Ильинки и поймала на углу машину. Можно было уже ехать домой, но…
– Никитский переулок, пожалуйста, – сказала она водителю.
В Главке за его крепкими надежными стенами можно было укрыться… подумать, собраться с мыслями. Там все было привычным, знакомым. Отрезвляющим. Только факты, только доказательства, никаких фантазий.
И может быть, полковник Гущин еще на месте. Он никогда так рано домой не уходит с работы.
И ЭТО ХОРОШО.
– Что? Опять что-то стряслось?
– Нет, Федор Матвеевич.
– А, меня не обманешь. Я стреляный воробей.
С Гущиным Катя столкнулась на входе в Главк. Когда все сотрудники уже собирались по домам, он откуда-то явился на машине – страшно деятельный и энергичный. Лысина его блестела, словно отполированная.
– Духота сегодня какая, а? Как в бане парит. Ну, что еще не так, рассказывай.
Они поднимались по лестнице в розыск.
ЧТО РАССКАЗЫВАТЬ? КАК ТАКОЕ РАССКАЖЕШЬ СЛОВАМИ?
– Геворкян держит Пепеляева на сильных антидепрессантах, – начало вышло совсем неубедительным.