— Но почему — я?
- Почему — ты? — Она снова засмеялась, звонко и добродушно. — Мне кажется, ты недооцениваешь себя и свою славу. В тринадцать лет ты стал мастером гильдии воров, — таких юных умельцев в Венеции еще не было. Не было никого, кто мог бы так быстро и незаметно влезать в окна домов. Никого, кто мог бы незаметно проскользнуть под носом у любого стража. И никого, кто мог бы лучше решить такую задачу, которая может оказаться другим не по силам.
Ее слова не произвели на Серафина должного впечатления. Он не любил, когда ему льстили и восхваляли его таланты. К тому же сказанное не вполне отвечало действительности. Все, о чем она говорила, относилось к давним временам, к его прошлому.
— Мне было тогда тринадцать, — сказал он. — А теперь…
— Пятнадцать.
— …а теперь, — продолжал он, — я совсем не тот, о ком вы говорите. Я бросил гильдию и перестал воровать. Работаю подмастерьем у ткача, мастера Умберто. Только и всего.
— Тем не менее ты сумел выкрасть у египтян Королеву Флюирию.
Он вытаращил на нее глаза.
— Вы откуда знаете?
— Мне многое известно. — Она явно не собиралась вдаваться в подробности, но, заметив его недоверчивый взгляд, добавила: — О тебе известно и о девочке. По имени Мерле.
— Тогда скажите, где она сейчас?
Лалапея не спешила с ответом.
— Мерле… покинула Венецию.
— Да, на каменном льве, я знаю, — быстро произнес он. — Но где она теперь? Что с ней?
— Она жива и здорова, — сказала сфинкс, — вот и все, что я могу сказать.
Серафин чувствовал, что она утаивает правду, и ему страшно захотелось показать, что он ей не верит. В то же время было видно, что она все равно больше ничего ему не скажет. Да, пока не скажет. А вот если здесь еще немного побыть, может быть, удастся выудить из нее сведения о Мерле, о Королеве и еще что-нибудь…
Но тут ему стало не по себе: он понял, что уже попал на крючок и проглотил наживку. И ничего теперь не поделать, пусть будет как будет.
— Ладно, я помогу вам, — сказал он, — если вы мне что-нибудь о Мерле расскажете.
Лалапея задумчиво посмотрела на него.
— Мне было бы приятнее, если бы ты присоединился к нам без всяких условий.
Серафин энергично затряс головой.
— Нет, помогу только ради Мерле.
Глубокие темные глаза женщины-сфинкса испытующе смотрели ему в лицо — не лжет ли. Он заволновался, хотя и понимал, что говорит сущую правду. Ради Мерле он бы даже в Египет отправился, если бы надо было Фараону хвост накрутить. Даже если бы первая встречная мумия проломила бы ему череп. Пусть это всего лишь благое намерение, но тем не менее… Это тоже кое-что значит.
— Ты влюблен в Мерле? — спросила, немного помолчав, Лалапея.
— Вас моя личная жизнь не касается, — сказал Серафин и тут же спохватился, что выдал себя, но было поздно. — И вообще, это к делу не относится, — быстро добавил он.
— Тебе нечего стесняться.
Он снова хотел было выпалить что-нибудь дерзкое, но передумал и спросил:
— А вы знаете Мерле?
— Может быть.
— Хватит шутить. Это — не ответ.
— Я говорю правду. Я не уверена, знаю ли ее.
В глазах Лалапеи блеснул страх — не проговорилась ли, не сказала ли она чего-то лишнего. И она твердо проговорила:
— Я не привыкла, чтобы меня допрашивали…
Впрочем, судя по ее улыбке, она на него не рассердилась.
Серафин отвернулся и стал прохаживаться взад-вперед — два шага туда, два обратно, — словно решая, оставаться ли здесь или сбежать. Впрочем, решение-то он принял сразу. Куда ему идти? Мастерская Умберто закрыта, сам мастер давно куда-то скрылся. Со старыми приятелями из воровской гильдии Серафин навсегда порвал. Разве что вернуться назад к Арчимбольдо, Унке и Юнипе? Что-то подсказывало ему, что это, вероятно, самый правильный путь. Но может быть, ему удастся как-нибудь «Хай защитить Юиииу от Лорда Света, если он примкнет к женщине-сфинксу и к ее ватаге?
Наконец он остановился.
— Вы должны мне честно сказать, — что вы замышляете?
— Хорошо. Мы не будем развязывать войну против египтян. Это действительно было бы безумием и самоубийством. Мы пойдем войной на самого Аменофиса.
— На Фараона?
Она кивнула, и вокруг ее головы вспыхнул странный желтоватый свет, а на черных волосах заплясали огоньки.
— Вы хотите его убить? — спросил Серафин, опешив. — Пойдете на убийство?
— Это было бы выходом из положения. Однако этого недостаточно. Аменофис сам себе не принадлежит. Он тоже подвластен, по крайней мере сейчас, тем, кто его оживил.
— Жрецам?
— Да, жрецам Хоруса. Многие столетия они не играли никакой роли, превратившись в секту почитателей тайного культа, о котором на земле давным-давно позабыли. Забыли и о них, пока они не извлекли Фараона из пирамиды Амуц-Ка-Ра и не вернули ему жизнь. Таким образом слабая, истощенная страна обрела новые силы. Нового вождя. Новый образ и статус. Именно это и магия жрецов стали теми живительными импульсами, которые воссоздали Империю. Жрецы — вот кто истинное зло, а не Аменофис.
— Тогда все ваши замыслы — пустое дело.
— Высшие жрецы всегда находятся рядом с Фараоном. Его визирь и главный жрец Сет тоже всегда с ним рядом.
— Значит, вы всерьез хотите, чтобы мы отправились в Гелиополис, в столицу Фараона, и там не только его одного, а также его визиря со всеми жрецами… того… ухлопали? — Он нарочно выбрал слово из уличного жаргона, считая подобную детскую затею бессмысленной и нереальной.
— Нет, не надо в Гелиополис, — спокойно ответила сфинкс. — Аменофис и Сет скоро будут здесь. Здесь, в Венеции. И если я не обманываюсь, они обоснуются во Дворце дожей.
Серафин остолбенел.
— Сам Фараон явится сюда?
— Совершенно верно. Он не захочет упустить случай отпраздновать свой великий триумф. Потому что это будет его победа не только над одним городом, а прежде всего над Королевой Флюирией и всем тем, что за ней стоит, — его победа над прошлым, над своей смертью. И тогда не останется никого на свете, кроме Царева Государства, кто мог бы ему противостоять.
Серафин усиленно тер лоб ладоныо и старался вникнуть в замыслы сфинкса.
— Даже если Фараон придет в Венецию… хотя бы и во Дворец дожей… какая нам в том выгода? Он спрячется за спинами телохранителей. За армиями своих мумий. К тому же использует магию Сета и других жрецов…
Лалапея медленно кивнула и ответила ему с такой ласковой улыбкой, будто обращалась к малышу:
— Вот потому-то я и хочу, чтобы ты нам помог.