— Все бы на свете отдала за мамин омлет и чашку крепкого сладкого чая, — проворчала Маша. — А, все равно у меня ничего нет…
— Ты что-то вспомнила? — наклонилась к ней Колва.
— Молочное желе из бананасов, — огрызнулась в ответ Маша.
С тяжелым сердцем она поднялась в башню для занятий с Ирвиной Фильевной, ее мучили самые плохие предчувствия.
— Очень рада вас всех видеть, нам предстоит увлекательная беседа, надеюсь, что новенькая расскажет о себе. Маша Некрасова?
— Я Маша Некрасова, и я не притворяшка, — пробормотала Маша.
— Откуда ты пришла, Маша? На каком острове твой дом?
— Мой дом не на острове. На материке Евразия. Страна Россия, город…
Ее ответ утонул в криках «притворяшка». Маша посмотрела на Либранта, который слушал ее со вниманием и молчал, и решила, что будет рассказывать только ему:
— Я — СКВОЗНЯК, я пришла, потому что вам нужна помощь со стороны. Мне нужно разобраться в проблемах вашего мира и понять, что у вас пошло не так. Первая проблема — Лабиринт Иллюзий, это я поняла, правда, я его пока не видела.
— Притворяшка!
Ирвина Фильевна жестом попросила ребят замолчать и улыбнулась Маше:
— Тебе понравился завтрак?
— Не очень, — призналась Маша, — эту липкую кашу я не доела.
— А что ты любишь на завтрак?
— Печенье со сгущенкой, бутерброд с сыром, можно омлет или творог, но только не кашу, не мюсли, никакого зерна… Хотя мама говорит, что это полезно.
— Притворяшка, — сказали ребята неуверенно, многие молчали и слушали Машу.
— Чем ты любишь заниматься в свободное время?
— Гулять с друзьями, читать, бродить по Интернету. Вы не знаете, это такая компьютерная… Как бы вам объяснить, это технологии нашего мира, я в них не очень разбираюсь…
— А почему? — спросил Либрант.
— Я просто ими пользуюсь. Вот вы носите одежду, а сами ее изготовлять не умеете…
— Какая твоя любимая сказка? — Ирвина Фильевна начала терять терпение. — Про принцессу розолистника?
— Я ваши сказки вообще не поняла, — ответила Маша, которая уже давно еле сдерживалась. — Вы тут все поголовно ботаники, я вижу, сплошные цветочки-лепесточки. У вас в мире животные есть хотя бы?
— Все сидим на своих местах и поем песню про светлячков, пока я не вернусь…
Ирвина Фильевна резко встала и вышла из кабинета. Ребята послушно запели вразнобой:
Светлые искорки в черной ночи —
Слышишь, летят светлячки, помолчи,
В брошку воткни иль на пояс надень.
Станет светло, как в тропический день…
Маша хотела посмотреть, куда отправилась врач, но Колва взяла ее за руку и сказала:
— Наши острова находятся в северном полушарии, где всегда темно. А ближе к Экватору никогда не заходит солнце. Скажи, ты когда-нибудь видела солнце?
— Конечно!
— Гонишь! — возразил незнакомый белобрысый мальчик. — На Экваторе нет жизни, никакой, там кончается Великий Океан и начинаются гнилые болота.
— Правда? — заинтересованно отозвалась Маша. — А у нас солнце встает каждый день, кроме полюсов, где полярная ночь длится несколько месяцев. Солнце очень яркое, на него невозможно смотреть, зато небо при нем становится голубым, как пижама Колвы, и звезд не видно.
— Притворяшка, — хихикнул кто-то, но на него зашикали…
Маша рассказывала о солнце, о морях и океанах, потом о школе, о собаке Светки Новоруссовой и не могла остановиться, потому что вдруг поняла, что снова очень скучает по дому и сыта Лесом Лиловых шепотов по самое горло.
— Почему же ты уехала оттуда?
— Это получилось случайно…
— Я не верю, она пересказывает нам свои иллюзии, — рассердился белобрысый мальчик, — и этот безнадежный ей поддакивает. А мы-то почему их слушаем?
— А я ей верю, — сказала Колва, — разве вы не видите, что она отличается от нас? Посмотрите, какая она бледная. А глаза?
— Это просто физический недостаток!
Маша испуганно схватилась за зеркальце — оно отразило ее лицо, никаких явных аномалий. Но потом подняла глаза на окружающие ее лица и поняла, что они имели в виду. Все — и мальчики и девочки — выглядели так, словно пользовались косметикой. Теперь, когда более десятка пар глаз уставились на Машу, они все казались одинаковыми — темные, огромные очи, окруженные пушистыми ресницами. А губы и веки отливали сиреневым. Девочка поняла, почему ей казались такими красивыми и Колва, и Либрант, и Мариванна. Странно, что ни персонал, ни охранник не заметили, что Маша не такая, как все.
— Подумаешь, бледная со светлыми глазами, — не унимался блондин, — таких по одной на десяток, просто ей не повезло с внешностью, так сразу объявлять ее инопланетянкой? Тогда уж внесем в этот списочек и няню Люлю, за то, что она толстая, и Алексавея Борисловича, за то, что он высокий…
— Послушайте, Алексавей Борислович, я не говорила, что она опасна! — с лестницы послышался голос Ирвины Фильевны.
— По-моему, вы сказали именно это!
— Нет, я сказала, что она безнадежна, еще хуже, чем Вель, иллюзия в ней феноменальная, до малейших деталей, ни единой зацепки…
— Эта девчонка у меня уже в почках! — Алексавей Борислович почти вбежал в комнату.
Маша встала ему навстречу, со страхом ожидая своей участи.
— Что ты говорила о солнце и животных?
— Это что, запретная тема? — удивилась девочка.
— Почему же, и солнце и животные существуют, их тщательно изучает Совет ученых и травников, откуда тебя к нам привезли. Их изучают в школах, в научных кружках, они попадаются в сказках, некоторые виды идут в пищу, для тебя это не новость, я полагаю?
Врач обходил вокруг Маши, не глядя, наступал на подушки, ребята поспешно убирались с его пути.
— В моем мире солнце и животные совершенно обычные вещи, но если вам неприятно, я не буду больше о них упоминать, — вежливо сказала Маша.
— Бедная девочка, — голос врача дрогнул, — ты хоть понимаешь, что говоришь? Многие «задумчивые» не помнит реальный мир, но в твоей голове нет даже основ устройства мира, в котором ты живешь!
Он попытался погладить Машу по голове, но та увернулась, и рука врача беспомощно упала.
— Абсолютно антисоциальный элемент, — обратился врач к Ирвине Фильевне, — наши усилия бесполезны. Нам никогда ее не вернуть. Продолжайте занятие. С этой пациенткой я побеседую в моем кабинете.
Провожаемая сочувствующими взглядами, Маша покинула комнату, направляясь следом за врачом. Тот шел, угрюмо сдвинув брови, и девочка не ожидала от него ничего хорошего. «Ну за что он меня так невзлюбил? Что я ему сделала?» — думала она с отчаянием, идя по приютским коридорам. Наконец они остановились у застекленной двери в уютный кабинет — с изящными прозрачными, словно из лилового стекла, креслами, длинным столом и лампой в виде бутона. Его можно было бы принять за гостиную, если бы не стена в голубых мониторах и стеллажи с неряшливо торчащими растрепанными карточками.