Жора бросил на меня свирепый взгляд, но химичка смирилась с присутствием коробки под нашей партой, и мой сосед удержался от комментариев. Свои картины я с утра пораньше отнесла в кабинет к Амине Михайловне, и сейчас меня немного беспокоила рука рыцаря — масляные краски сохнут очень долго, два дня явно не достаточно.
Но все обошлось благополучно. Никто не позарился на старую коробку с бесценными скульптурами, мои картины не размазались, и, хоть мы здорово поспорили с ребятами, помогавшими оформлять зал, все получилось как мы хотели — дама и рыцарь рядом с замком, пират рядом со своим кораблем, каравелла на фоне морских пейзажей.
— Убей меня Бог, если я понимаю, зачем скульптуру ставить рядом с картиной, в жизни не слышала о такой композиции, — ворчала Амина Михайловна, вмешавшись в наш спор.
— Поверьте, они созданы друг для друга, — улыбнулся Жора, — я решил участвовать лишь когда понял это.
Амина Михайловна покосилась на меня, чуть заметно усмехнулась и притворно сердито проворчала:
— Делайте что хотите.
Утром, в день выставки, я так волновалась, что не могла толком уложить волосы. В конце концов махнула рукой и заплела косу. Удивительно, но без очков коса мне шла намного больше, по крайней мере лицо не казалось длинным и унылым. Потом я меняла наряды, рискуя опоздать, так что даже Лена, увидев меня в третьей кофточке за утро, съязвила:
— Выставляют ведь не тебя, а картины.
На уроках мы с Жорой почти не слушали учителя, все перешептывались, как наши поделки пережили ночь, не влезли ли воры, не переломали ли их, не разделили, расставив по-другому. Учительница химии даже не выдержала и сказала:
— Флиртовать отправляйтесь в коридор.
Я покраснела до тошноты, слушая смех одноклассников, а Жора выскочил из класса. Но через десять минут он вернулся, извинился перед учительницей и, сев на свое место, прошептал:
— Все в порядке. Я там был.
— Они целы? — спросила я. Жора кивнул в ответ и уткнулся в учебник.
Я еле дождалась перемены, чтобы сбегать посмотреть, но двери в зал были закрыты.
— Слишком много любопытных, — сказала мне техничка.
— Кикимора с Жориком так носятся с этой выставкой, словно у них есть какой-то шанс.
— На самом деле их криворукие поделки нужны лишь для галочки, чтобы наш класс отпустили в дельфинарий, — прощебетали Лю-лю с Евой, проходя мимо.
Я так расстроилась, что остаток уроков просидела тише воды, ниже травы. Слова «криворукие поделки» не выходили у меня из головы, и я с ужасом думала, что будет, если наши произведения никому не понравятся. Когда прозвенел последний звонок, и Анжела с Жорой подошли ко мне, чтобы вместе идти на выставку, мне даже плохо стало.
— Я домой поеду, — сказала я жалобно. — У меня голова болит…
— Не реви, — улыбнулась Анжела.
— Не трусь, — твердо сказал Жора, — меня на этой выставке из года в год ругают, до сих пор жив.
Видимо, чтобы я не сбежала, он крепко взял меня под руку и повел в зал. Я умоляюще посмотрела на Анжелу, протянув ей другую руку, но подруга улыбнулась и помахала мне рукой. Она скосила глаза в сторону Ласковых стервочек, и я увидела, что они впятером смотрят на меня с перекошенными лицами. Что могло их так рассердить?
Жора, не глядя по сторонам, упорно тащил меня в зал. Там уже собрались остальные участники выставки, зрители и жюри. Когда я посмотрела на сосредоточенные, даже сердитые лица жюри, остатки мужества покинули меня. Если бы Жора не держал меня так крепко, я бы села прямо на пол. Ноги размякли, словно из них вытащили все кости. Мы встали рядом с Аминой Михайловной у нашего кусочка стены и принялись ждать, когда к нам подойдет жюри. Строгую преподавательницу ИЗО, а также завуча и директора, я уже знала, а вот сутулого пожилого мужчину с длинными волосами, заплетенными в косу наподобие моей, только короче, видела в первый раз в жизни. Вот они поговорили с ребятами из параллельного класса, у которых были макраме и глиняные фигурки, обменялись парой слов с их классным руководителем, потом направились к нам, и я изо всех сил вцепилась в руку Жоры, осознав, что пришла наша очередь…
— Ну что тут у вас, почему все вперемешку, и скульптура, и живопись, — недовольным голосом сказала преподавательница ИЗО.
— Да погодите вы ругать, проникнитесь атмосферой, — улыбнулся мужчина с косичкой. — Ребята, ну-ка лично для Александры Яковлевны, объясните, почему у вас так расставлено.
— Потому что они словно из одной сказки! — заговорила я торопливо, удивившись, как это они сразу не поняли. — Рыцарь и его дама вот из этого замка, пират с потонувшего корабля, каравелла путешествует по морям…
— Марина хочет сказать, — перебил меня Жора, — что выставочная композиция составлена с целью создания атмосферы.
— Ага, Жора тут, — удовлетворенно сказала Александра Яковлевна. — Ну так значит, у вас минивыставка внутри общей выставки? А вам не казалось, что следовало бы составить в общем, коллективном плане?
— Но это невозможно! — растерялся Жора. — Мы ведь не сговаривались. Это не тематическая выставка, все показывают, кто что умеет. Просто у нас с Мариной так совпало — мы оба живем на берегу и любим море.
— Давайте не про композицию, а про сами произведения! — пришла к нам на выручку Амина Михайловна.
— Ну, о живописи я не берусь судить в присутствии Германа Рубеновича, — сказала Александра Яковлевна после невыносимо долгого молчания, пока они рассматривали наши произведения. — Но в скульптурах у Жоры явный рост! Я представить себе ничего подобного не могла, когда видела его уродцев.
— Это смешные зверушки, — буркнула я, но Жора дернул меня за руку.
— Замок восхитителен, чем ты выпиливал эти ажурные узоры, лобзиком? — не слушая меня, продолжала восхищаться пожилая учительница.
— Нет, инструментами для резьбы по дереву, сначала рисунок нарисовал карандашом.
— Все-таки нам бы надо сказать пару слов о живописи, — сказал мужчина с косичкой, — я нахожу, что палитра очень гармоничная, перспектива рассчитана, но…
— Я не могу раскусить технику, какой написано море, — перебила его Александра Яковлевна.
— Поразительно, но больше всего это напоминает китайскую школу рисования пятнами, — задумчиво сказал мужчина.
— Лица прорисованы штрихами, что напоминает технику Нади Рушевой.
— Девочка, где ты училась рисовать? — наконец, мне задали тот вопрос, которого я боялась больше всего.
— Я сама, — ответила я тихо, — мне не разрешили посещать художественную школу, потому что у меня близорукость. Я ношу контактные линзы, поэтому это незаметно. Но я пыталась учиться по книгам…
— Какая самобытность, — протянул мужчина, пристально глядя на меня. — Я не видел ничего подобного многие годы. Тебе необходимо получить хоть какое-то художественное образование, иначе ты навсегда останешься дилетантом и сама не узнаешь, на что ты способна. Я должен встретиться с твоими родителями…