Ворчун вскрикнул; из обеих ноздрей у него хлынула кровь.
Правая рука гнома дрогнула, на четверть дюйма дернулась к оружию, которое, как Фонарь знал, он носил под пиджаком. Но дальше не двинулась. Ворчун молча смотрел на него.
– Весь Обманный лес висит на волоске, гном, – усмехнулся Фонарь. – Жизнь одного ребенка в сравнении с этим – ничто. Если он доживет до появления Нашего Мальчика, ничего больше нам и не нужно. Если ты такой трус, что не можешь поддержать меня в грядущей схватке, уходи сейчас. Пожалуйста. Меня тошнит от трусов.
Старина Шак счел за лучшее не упоминать о том, что Ворчун ему нужен. Как и о том, что, реши гном уйти, он был бы мертв еще до того, как дошел до двери. Однако Ворчун, несмотря на то, что явно был взбешен ударом и оскорблением, ничего не ответил, ни словом, ни делом.
– Значит, – произнес Фонарь таким тоном, как будто ничего не произошло, – ты считаешь, что его нужно покормить.
– Когда он в сознании, он не соглашается проглотить ни крошки, – сказал Султанчик и тихонько заржал, потом переступил копытцами. – Он вполне может умереть, если не поест.
В углу стояло небольшое деревянное блюдо, на котором лежал размякший кусок сыра и несколько ломтей комковатого темного хлеба. Фонарь взял сыр и принялся когтями сдирать с краев заплесневевшие корочки. Когда с этим было покончено, он отломил небольшой кусочек, подошел к постели Натана и вложил его мальчику в рот.
Натан даже не открыл глаз.
Фонарь вонзил острый коготь мальчику в щеку, проколов кожу, и Натан очнулся с испуганным криком боли.
Мальчик захныкал. При виде старины Шака глаза его расширились и он вжался в матрас, пытаясь отодвинуться так далеко, как только мог, не падая с кровати.
– Пожалуйста, – прохрипел мальчик. – Пожалуйста, не надо…
Это было все, что ему удалось выдавить из себя, прежде чем его снова скрутил приступ кашля, от которого он заметно слабел с каждой минутой.
– Ты будешь есть, – сказал шакал. И только.
Затем он поднес небольшой кусочек сыра к губам мальчика. Тот отшатнулся, но потом, глядя на Фонаря и дрожа от страха, он открыл рот и позволил положить туда еду. Начал жевать, медленно, мучительно. Потом попытался проглотить, но попытка стоила ему жесточайшего приступа кашля. Пережеванный сыр заляпал грязное белье.
Натан прижимал руки к горлу, по щекам у него катились слезы, глаза начали терять осмысленность.
– Я не могу глотать, – сказал он слабым голосом. – Очень больно. Как будто там все… съежилось.
Он потерял сознание и упал на матрас. Шакалу невыносимо хотелось как-то отыграться за оскорбление, которое нанес ему мальчишка, выплюнув сыр таким возмутительным образом. Но наказать его за это явно было невозможно. Нет, как бы трудно ни было ему об этом думать, старина Шак вынужден сохранить малолетнему щенку жизнь. Во всяком случае, до тех пор, пока не появится его папаша.
А он не заставит себя ждать, это уж как пить дать.
– Позаботьтесь о нем, – прорычал шакал Фонарь, злобно зыркнув на Султанчика с Ворчуном. – Если он сдохнет, вам тоже не жить.
За час до рассвета лесные стражи подхватили остальных на свои ветви и начали подъем. Им предстояло долгое и тяжелое восхождение, но зато небольшой отряд, собравшийся штурмовать крепость, сможет вступить в бой со свежими силами, когда они достигнут вершины.
Мистер Тилибом сидел у подножия и провожал их взглядом. Сообща было принято решение – и эту весть принес ему его добрый друг Смычок, – что практически невозможно заглушить его на время приближения к крепости. Судя по тому, как перед этим генерал и Наш Мальчик о чем-то перешептывались, Брауни возражал, а крылышки Смычка издавали печальную музыку, мистеру Тилибому казалось, что что-то здесь нечисто. Неужели они ему не доверяют?
Но Смычок дал ему слово, что дело не в этом. А Смычок никогда не обманывал. Ни разу.
Тилибом хотел убить шакала Фонаря, но не хотел подвергать жизнь друзей опасности звоном своего брюшка-колокольчика. Поэтому он остался. Он сидел, всхлипывая, и смотрел, как они поднимаются в гору, примерно полчаса, пока они не исчезли из виду. Тогда он поднялся и двинулся в долгий, страшный и одинокий обратный путь к пепелищу своего дома в краю Колокольчиков и Свистулек, где, как он думал, он сможет посидеть и поплакать немного, прежде чем начать отстраиваться заново.
Каждое утро, представлялось ему, он будет подниматься и звонить по погибшим Давать по одному удару за каждого из своих близких, которых его лишила злоба Фонаря.
Через час после рассвета он оглянулся назад, на уходящий ввысь пик Плешивой горы. В своем воображении он видел там, в этих горах, Нашего Мальчика, и генерала, и Брауни, и всех остальных.
– Убейте его, – прошептал мистер Тилибом – За меня. За нас всех.
Когда-то давным-давно Обманный лес был ему уютным домом.
Теперь он превратился в ад.
В то самое время, когда Тилибом шепотом возносил свои мольбы, лесные стражи завершили восхождение и в полный рост распрямились на безжизненном плато, на котором шакал Фонарь построил себе крепость из верхушки горы. В самом высоком месте Обманного леса с одной стороны река Вверх достигала своей высшей точки и низвергалась в пустоту, чтобы начать весь путь заново. С другой стороны виднелся плоский уродливый фасад оплота старины Шака.
Капитан лесных стражей Толстосук осторожно опустил Томаса на открытую всем ветрам вершину.
– Какие будут приказы, Наш Мальчик? – спросил капитан.
Томас взглянул на лицо в коре Толстосука.
– Мой отец – военный, – сказал он. – Все, что я хочу знать, это как нам попасть внутрь.
Толстосук улыбнулся.
– Не бойся, Томас, – сказал он добродушно. – Предоставь это нам.
Томас посмотрел на отца и увидел, как тот прищурил глаза в темных сладких нитях.
– А когда мы окажемся внутри? – спросил он.
Генерал немного помолчал. Он смотрел на фасад крепости, изучая ее. Потом вновь обратил взгляд на сына.
– Нас всего четверо. Будем держаться вместе и обыщем здание сверху донизу. Все, что нам нужно, это Натан. Если кто-то встанет у нас на пути, мы его убьем, – сказал он просто, потом остановил свой взгляд на каждом из них. – У кого-нибудь из вас возникнут с этим трудности?
– За Обманный лес, – сурово сказал Брауни.
– За Нашего Мальчика, – сказал с ветки Краснолиста Смычок.
– За жизнь, – сказали деревья, все хором. Тогда Толстосук наклонился, и несколько его верхних ветвей преподнесли Томасу дар.
– Что это? – спросил Томас, когда капитан лесных стражей передал ему большой лук и колчан со стрелами.
– Это все сделано из моих ветвей много-много лет назад, – сказал Толстосук. – Они принадлежали одному знаменитому лучнику. Теперь все это твое. Тебе нельзя без оружия.