— Я вовсе не уверен, что это так, — терпеливо ответил я. — Просто надо тщательно собрать все факты, какими бы пустяковыми они ни оказались.
— Если вы будете так долго копаться во всем этом мусоре, — насмешливо обронил Хиллан, — Рейф наверняка распрощается со своим миллионом.
— Не сомневайтесь, я об этом помню... Ну, как будто мне здесь больше нечего делать.
— Я провожу вас до двери, — торопливо предложил Кендалл.
Мы вышли из гостиной, где Хиллан как-то слишком нервно попыхивал своей сигарой. Выйдя в холл, драматург плотно прикрыл за собой дверь.
— Вы знаете, мне пришлось по душе ваше предложение вызвать ревизора для проверки гроссбуха Майлза, — отводя глаза в сторону, буркнул он.
— Вы подозреваете, что он вас обманывает?
— Не знаю, но это возможно. Если я ошибаюсь, то по понятным вам причинам удобнее, чтобы инициатором ревизии были вы.
— Признаться, у меня нет приятеля-бухгалтера, — усмехнулся я, — но, конечно, я кого-нибудь разыщу, и как можно скорее.
— Тем лучше. Найдя подходящего человека, позвоните мне. Я задержу Майлза, пока не получу от вас сигнала, тогда он не сможет намухлевать со счетами...
— Хорошо. — Я кивнул. — Но возможно, будет лучше, если бухгалтер сам вам позвонит, все равно ему надо заручиться вашей поддержкой. А пока предупредите Хиллана, что я передумал и, в конце концов, проверка никому не помешает.
— Прекрасно. — С минуту он задумчиво посасывал чубук трубки. — Есть ли что-нибудь такое, чего вы мне не сказали, Холман?
— Например?
— Не знаю. Меня насторожили все эти вопросы о Райнере, Джеки и Антонии...
— Сколько лет вашей дочери?
— Двадцать два года. Это важно?
— После Райнера у нее появлялись новые приятели?
— Нет. — Он медленно покачал головой. — Полагаю, опыт той ночи оказался таким ужасным потрясением, что девочка все еще не вполне оправилась. “Все мужчины — предатели!” Понимаете, что я имею в виду?
— Женщины — тоже, — напомнил я. — Джеки Лоррейн была равноправным партнером, не забывайте.
— Полагаю, не с точки зрения Антонии.
— А по-моему, вы приписываете дочке много такого, что ни в коей мере не соответствует истине. Сколько лет прошло со смерти вашей жены?
— Она не умерла, я с ней развелся... — Он вновь принялся посасывать пустую трубку. — Знаете, на свете нет большего глупца, чем муж, влюбленный в собственную жену. Так вот, я узнал, что она целых три года путалась с другим... — Он невесело засмеялся. — Три года! И, будь оно все проклято, это творилось буквально у меня под носом!
— Где она сейчас?
— Не имею понятия. Все это было очень давно, почти двадцать лет назад. Конечно, тогда дело обстояло совсем по-другому. У меня не было ни денег, ни перспектив. Говорят, будто первый роман всегда бывает автобиографическим, и моя первая пьеса не явилась исключением. Я взял за основу свою женитьбу и предательство супруги и описал ее в форме чуть иронической исповеди. И представьте, эта пьеса прославила меня как драматурга и сделала богатым. Возможно, мне следует благодарить бывшую жену?
— Кто знает? — глубокомысленно изрек я и поспешил туда, где оставил машину, предоставив Кендаллу и дальше философствовать в свое удовольствие.
* * *
У Фредди Хоффмана нашелся приятель-бухгалтер, как я и рассчитывал, но у меня ушел почти час на то, чтобы разыскать его и убедить, что Рейф Кендалл с лихвой заплатит за срочный вызов и проверку гроссбухов. Я стоял рядом, пока парень звонил Кендаллу и обо всем договаривался, а тот, тщетно пытаясь скрыть ликование, обещал, что мистер Хиллан будет ждать его.
В конечном счете я добрался домой уже около шести, то есть день практически подходил к концу.
Ровно в половине седьмого раздался звонок в дверь. Я пошел открывать не без некоторых опасений, но, увидев в глазок симпатичную блондинку, мигом излечился от всех своих страхов, настежь распахнул дверь и широко улыбнулся.
— Как раз вовремя, Сэнди Гиббс! — похвалил я. Сегодня она надела белое шифоновое платье с двумя гофрированными воланчиками от ворота до подола, не достигавшем трех дюймов до колен. Но волосы остались того же пшеничного цвета, а губы — столь же манящими. Она подарила мне вежливую улыбку, но, когда мы оказались в гостиной, мигом посерьезнела, уселась на кушетку и закинула ногу на ногу. Подол приподнялся еще на три дюйма, и я пожалел, что с нами нет поэта, а то он сочинил бы что-нибудь душещипательное о ее коленках. Но, поразмыслив, я все же решил, что, к счастью, и поэт, и его приятель-актер успели очухаться и благополучно отбыли домой. Эта пара отнюдь не способствовала бы установлению контакта между мною и потрясающим оперативником из детективного агентства Трушмана.
— Как насчет стаканчика? — спросил я не подумав, скорее по привычке.
— Вам же известны мои взгляды, мистер Холман? — укоризненно заметила она.
— Да, верно... — Я глубоко вздохнул. — Никакого панибратства... Ну что ж, начинайте рапорт.
Она вытащила из сумочки записную книжку и быстро перелистала странички:
— Боюсь, у меня мало информации для вас. Боулер вышел из квартиры сегодня в десять утра, явился в офис через двадцать минут и пробыл там до десяти минут второго. Потом он отправился в ближайший бар, один посидел там полчаса и вернулся обратно. Пару часов я потратила на то, чтобы расспросить в доме о его друзьях-приятелях. Ответ был всегда один и тот же: таковых не имеет. Соседи считают Боулера человеконенавистником, потому что он не желает перемолвиться ни с кем ни единым словечком. С четырех я опять дежурила у конторы. Боулер ушел с работы в пять и поехал прямиком домой. Конец донесения. — Закрыв записную книжечку, она вздохнула.
— Его офис? — поинтересовался я.
— Тоже в Западном Голливуде. Не совсем дыра, но нечто близкое.
— Каким бизнесом он занимается? Куплей-продажей белых рабов?
— Полагаю, можно это назвать и так. — Она кивнула. — Боулер — творческий агент.
— Кто-кто?
— Творческий агент. Вот только не знаю, есть ли у него клиенты. В том здании много других офисов, поэтому я не имела возможности определить, приходил кто-нибудь из многочисленных посетителей к Боулеру или нет.
— Подождите, подождите... — простонал я, хватаясь за телефон.
Фредди Хоффман не ответил по домашнему номеру, поэтому я перезвонил ему в контору. Хрипловатый голосок, окрашенный фрейдистскими обертонами, протянул:
— Офис мистера Хоффмана.
— Вы все еще сидите у него на коленях? — полюбопытствовал я.
— Ах, это вы? — презрительно спросила она. — Могу сказать вам одно, мистер Холман: вы единственный в своем роде!