– Да, не везет мне сегодня, – пробормотала Катя, оглядываясь по сторонам.
Она увидела женщину, которая тащила через двор тяжелую сумку. Та остановилась недалеко от Екатерины, бросила огромный баул на землю и, вытащив из кармана куртки носовой платок, отерла пот со лба.
– Тяжело? – улыбнулась Катя женщине.
– Ох, силушки нет таскать эти торбы! Спина прямо отваливается. А что делать? Зарабатывать надо, вот и таскаю, – вздохнула та.
Катя посмотрела на клетчатую сумку, с которыми челноки ездят за товаром, и поинтересовалась:
– Я смотрю, на рынке торгуете?
– Да, на Черкизовском, у меня там место есть постоянное, вот и ношусь каждое утро. Аж в пять утра вскакиваю, чтобы успеть, когда автобусы с оптовиками приезжают. Сегодня у меня не очень хороший день, почти ничего не продала, так, по мелочи. А иногда бывают дни, когда с пустой сумкой обратно еду. Вот тогда и настроение хорошее: кошелек тяжеленький, и спина не болит, – с охотой рассказала женщина.
– Да, материальный стимул всегда настроение поднимает, – поддержала Катя разговор и вдруг неожиданно предложила: – Давайте я вам помогу. Вы где живете?
– А здесь и живу, в этом доме. От помощи не откажусь, спасибо большое, спину схватило, мочи нет, – простонала женщина, потирая поясницу рукой.
Катя подхватила сумку и, улыбнувшись, спросила:
– Куда нести?
– Вон в тот подъезд, третий отсюда. – Женщина махнула рукой и еще раз сказала: – Спасибо тебе, доченька.
Екатерина легко добежала до подъезда и остановилась, чтобы подождать продавщицу. Та, еле-еле передвигая ногами, доползла до дверей и простонала:
– Ты уж, доченька, до квартиры помоги вещи дотащить, не откажи, кажется, опять у меня приступ радикулита.
– Конечно, конечно, я знаю, что такое радикулит, «посчастливилось» один раз с ним познакомиться. Не дай бог никому такое испытать, – не моргнув глазом, тут же придумала Катя, несказанно обрадовавшись предложению.
Когда они поднялись в лифте на пятый этаж, женщина открыла дверь и пригласила Катю:
– Проходи, дочка, сейчас я тебя чаем напою, сама тоже перекушу. Утром-то бежишь, как ошпаренная, не до еды совсем, умыться да причесаться еле успеваешь. А там, на рынке, я боюсь ихние хот-доги да чебуреки покупать, у меня от них всегда изжога начинается. Ой, болит-то как, – вновь ухватившись за поясницу, охнула женщина. – Ты сумку-то в кладовку брось, завтра мне с ней снова ехать, – показала она на дверь, расположенную рядом с кухней.
– Куда же вы такая больная поедете? Вам лежать нужно, а не на рынке стоять в такой холод, – проговорила Катя, с жалостью смотря на женщину.
– До завтра, даст бог, отпустит, – махнула та рукой. – Попрошу соседку, чтобы она меня на ночь мазью растерла. Закутаюсь в пуховый платок и завтра буду как огурчик, – вяло улыбнулась женщина. – Мне болеть никак нельзя, ох, нельзя, – покачала она головой и прошла к кухонному столу. – На-ка, в чайник воды налей, вскипятим сейчас. – Она подавала Кате электрический чайник. – Я присяду, а ты посмотри там, в холодильнике, из чего можно бутерброды сделать. Готовить у меня сейчас сил нет, чаю с бутербродами попью да спать лягу.
Екатерина с готовностью сделала все, о чем ее попросили, предложив даже хозяйке помочь что-то приготовить, но та отказалась.
Когда Катя и Людмила Марковна – так представилась женщина – сидели на кухне и мирно попивали чай, хозяйка задала ей вопрос:
– А ты к кому-то в наш дом приехала? Не знаю я тебя, вроде не живешь ты здесь. Или, может, квартиру сняла?
– Нет, – ответила Катя. – Я не москвичка, вот, приехала к знакомой, посылку ей привезла, а когда позвонила, муж ее сестры сказал, что она уехала. Я предложила посылку у него оставить, чтобы он ее потом Насте передал, приехала – а его дома нет. Вот сидела в подъезде, его ждала, а потом решила на улицу выйти, вот вас и встретила. Она здесь же, в вашем доме живет, только в первом подъезде, на третьем этаже.
– Это ты про какую Настю говоришь? Уж не про Кирсанову ли? – удивленно спросила Людмила Марковна и даже отставила чашку, из которой до этого пила чай с огромным удовольствием.
– Да, про нее. Вы случайно не знаете, куда она уехала? Мне мужчина, с которым я по телефону говорила, сказал, что он муж ее сестры. Но Настя никогда мне не говорила, что у нее есть сестра, – соврала Катя, чтобы поддержать разговор и вывести его в нужное русло.
– Так ты, выходит, ничего не знаешь? – спросила Людмила Марковна.
– Нет. А что я должна знать? Что-то случилось? – с испугом посмотрев на женщину, спросила Катя.
– Жалко девчонку, молодая совсем, родила недавно, – вздохнула та и потянулась за одной из шоколадных конфет – они лежали в вазочке.
– А почему вам ее жалко? Неужели такой муж у нее плохой?
– Да при чем здесь муж? Ее же саму неделю как похоронили, – огорошила Екатерину женщина.
– Как похоронили?! А почему же Виктор мне сказал, что она уехала?!
– Это уж я не знаю – почему он тебя обманул, – развела женщина руками.
– Надо же… как же так? Уже похоронили, – растерянно бормотала Катя, пытаясь сообразить, что случилось.
– Да, похоронили, под машину она попала, недалеко от дома. Почему тебе этот Виктор ничего не сказал, не знаю! Может, расстраивать не хотел по телефону? Наверное, решил, что с глазу на глаз такое сказать как-то поделикатнее. Да, похоронили Настю, – в который раз горестно вздохнула женщина. – И мальчик у нее больным оказался, забрали его в больницу, там он и помер. Вот какая судьба у людей бывает, – покачала она головой и, сморщившись, схватилась за поясницу. – Вот проклятая, как скрутила, аж искры из глаз!
– Как – помер? – подпрыгнула Катя на стуле. – Когда?!
– Когда, не знаю, и почему – тоже сказать не могу. Хотя что же здесь удивительного? Сейчас молодежь только больных и рожает. Вон, моя сноха, двойню в прошлом году принесла, так у одного астма – у крошки такого! Вот я и тягаю сумки, чтобы на хорошие лекарства заработать. Сын мой неплохие раньше деньги имел, да в аварию попал. Ногу до сих пор вылечить не могут, спицы там какие-то поставили. Он злится, нервничает, а сделать ничего не может. Злись не злись, а детей кормить и поить надо! Без одежды да обувки их тоже не оставишь. Это хорошо, что у меня еще силы хоть какие-то есть, чем могу, тем и помогаю. Вот только спина, зараза такая, покою не дает, – снова посетовала женщина на свою болячку.
– Как же муж-то Настин перенес смерть жены? – перевела Катя разговор на интересующую ее тему.
– Какой муж? У нее никогда никакого мужа не было, – возразила женщина.
– А она мне писала, что замуж собирается: мол, беременна, и они торопятся расписаться.
– Наврала, – махнула рукой Людмила Марковна. – Говорят, она от какого-то иностранца родила. Он с ней здесь потешился – и на свою родину укатил. Но это все слухи. Я, например, ничего плохого не могу сказать, хорошая была девушка, приветливая, а уж красивая была – куда там! Не девка, а кукла нарисованная – что брови, что волосы, что глаза, что фигурка! А что родила без мужа, так сейчас каждая вторая так делает. Не на аборт же идти с первой-то беременностью? Жалко ее, конечно, до слез, молодая, жизни, считай, совсем не увидела. Настю сюда, к дому, на тридцать минут привозили из морга, так я как по родной дочери плакала, до того мне ее жалко было. У подъезда гроб поставили – вроде как она в последний раз дома побывала. Ну и чтобы соседи попрощались, подружки, с которыми она в одной школе училась. Они же здесь все рядом живут. А я даже и на поминки не ходила, не люблю я это мероприятие. Сначала вроде ничего, все себя культурно ведут, а как лишнюю рюмку выпьют, так сразу и забывают, по какому поводу собрались: песни начинают петь, смеяться. Или прямо за столом начинают сплетничать. Противно мне на это смотреть! Я ведь до людских сплетен не очень охоча, некогда мне все про всех знать, у меня свои проблемы, вот и решаю их, пока ноги ходят, – вздохнула Людмила Марковна. – Больше я тебе ничего и рассказать-то не могу. Ты сходи к ним в дом, расспроси ее сестру да мужа сестры, им-то больше про Настю известно.