– А Дина Никонова ни при чем?
– Мне не удалось обнаружить связи Дины с насекомыми. Никаких жуков, муравьев, стрекоз и иже с ними. Чего не скажешь о матери погибшего музыканта, Людмиле Никоновой. Девочкой она танцевала в «Хороводе пчел», была солисткой.
– Насекомые! – выразительно воскликнул Матвей. – Ты серьезно? Видишь ли, насколько я могу судить, татуировка в виде бабочки не такая уж редкость. Сильфиды, нимфы, наяды и дриады — обычные для балетной массовки образы, так же, как пчелы, божьи коровки и кузнечики – для детских танцевальных ансамблей.
Астра развела руками. У нее не было возражений.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что если Людмила Никонова в детстве или отрочестве танцевала пчелу, то из-за этого пострадал ее сын? Много лет спустя его убили! – продолжал Карелин. – И это каким-то образом связано с «Хороводом пчел»?! По-моему, бред. Прости, но…
– Бред, – подтвердила Астра. – Не спорю. Мать Власа не укладывается в мою версию с насекомыми. Этому существует объяснение. Я еще не выяснила какое.
Они молча смотрели друг на друга. Он – все сильнее проникаясь к ней снисходительной нежностью, она – с непреклонностью безумца.
– Сфинкс присылает свои письма вместе с цветами лилий, – первой нарушила молчание Астра. – На языке символов лилии олицетворяют чистоту и невинность, которую женщина сберегает для возлюбленного и приносит ему в дар. А тот за любовь платит предательством, чем подписывает себе приговор. Жестоко? Но где любовь, там и кровь. Мужчины из ревности убивают подруг, те берут с них пример, и колесо зла набирает обороты.
– Лилии – не улика.
– Согласна. Кстати, Домнин поделился со мной неутешительным известием: Мурат, любовник Александрины, тоже получил письмо от Сфинкса. Мне срочно нужно с ней поговорить. Поспособствуешь? Ты же как-никак вошел к ней в доверие.
Новость ошеломила Матвея. Колесо зла набирает обороты, в этом Астра права.
– Хорошо, попробую, – пообещал он.
– У меня есть соображения по сему поводу. Санди затеяла опасную игру: она решила одним махом покончить с пасынком, который для нее как кость в горле, и избавиться от свидетеля – Мурата. Он мог что-нибудь заметить невзначай.
– Не делай из нее монстра, – покачал головой Карелин. – Она просто очень красивая и очень любвеобильная особа, алчная, расчетливая стерва, воплощение порока, но не зла. Ее стихия – телесные эмоции, а не возвышенные чувства. Санди способна на мелкие пакости, не больше.
– В тебе пропадает талантливый адвокат. Почему ты ее защищаешь?
– Она называет жизнь сладостным кошмаром. Это выражение не из лексикона убийцы.
– Смотря какого…
* * *
Звонок Баркасова застал Астру врасплох.
– Вы меня помните, подруга коллекционера? – с приторной любезностью проворковал в трубку комик. – Мой приятель продает чудесную копию Кнопфа. Ему нужны деньги.
– Копию?
– Да, но приобрести подлинник этого художника чрезвычайно трудно. Работа, которую я предлагаю, великолепна: она повторяет одну из самых известных картин Кнопфа – «Ласки».
– Мой друг не интересуется копиями, – отстреливалась Астра.
Баркасов настаивал.
– Из всякого правила бывают исключения, – уговаривал он новую знакомую. – Вы сначала взгляните на картину, а потом решайте. Давайте встретимся, и я покажу вам эту потрясающую вещь.
Астра подумала, что, пожалуй, следует принять его предложение. Ей и Матвею может понадобиться еще раз посетить клуб «Ар Нуво», поэтому нельзя разрушать легенду. Да и Баркасов с его знанием богемы пригодится как источник информации.
– Хорошо, – сдалась она. – Куда нам приехать?
– Ко мне в студию. – Он назвал адрес.
– Я перезвоню.
Астра набрала номер Матвея. Он ответил не сразу, приглушенно и с легким раздражением:
– Я в бюро. У меня клиент.
– Нужно срочно съездить к Баркасову, – не терпящим возражений тоном заявила она. – Он предлагает тебе купить копию Кнопфа.
– Я занят!
– Кто из нас коллекционер?
Трубка настолько ощутимо источала флюиды недовольства, что Астра отставила ее на некоторое расстояние от уха.
– Ладно, черт с тобой, – прошипел Карелин. – Куда ехать?
– К нему в студию, на Гончарной.
– Через часик подскочу.
– А я? Меня тоже возьми.
– О-о! Лучше я один сгоняю, – взмолился он. – Туда и назад. Исключительно с целью поддержания имиджа.
Астра как будто не расслышала.
– И… знаешь что? Твоя машина не подойдет… несолидно. Я попрошу у папы «мерс» с водителем.
Она отключилась раньше, чем Матвей разразился возмущением. «Чем плох мой «Пассат»? – обиженно думал он. – Новехонький, последняя модель! Эта барышня с ее замашками…»
Господин Ельцов ни в чем не отказывал своей дочери. Не отказал и на этот раз. Он несказанно обрадовался ее просьбе, и через двадцать минут черный красавец-автомобиль с шиком подкатил к конструкторскому бюро «Карелин».
Матвей уже ждал на улице. Он плюхнулся на заднее сиденье рядом с Астрой и приказал шоферу:
– Гони! У меня времени в обрез.
– На Гончарную, Миша, – кивнула она, улыбаясь парню за рулем. – Рада тебя видеть.
– Я тоже, Астра Юрьевна.
На ней было манто из шелковистого каракуля и рыси; волосы приподняты и собраны, в ушах качались серьги с белыми и желтыми камнями. Матвей понял, что часть гардероба успела незаметно перекочевать из квартиры Ельцовых на Пятницкой в его полупустой шкаф.
– Это для дела, – тут же откликнулась Астра, читая его мысли.
Он молча отвернулся и уставился в окно. Зимний пейзаж старых московских улиц был особенно хорош в ясную морозную погоду: белый снег, заиндевелые деревья, розовая дымка, пастельные фасады домов. А на Гончарной блистала на солнце красными стенами, белыми кокошниками, золотым куполом в окружении синих главок церковь Успения Богородицы. Глядя на нее, Матвей на миг забыл о том, куда и зачем они едут. У церкви на морозе просили милостыню нищие старухи, укутанные в грязные пальтишки и дырявые платки.
Ему вспомнилось, как страшно давно, в такой же точно холодный солнечный день подавал он горстью монеты, щедро насыпая их в дрожащие заскорузлые ладони нищенок. В двух шагах от входа в храм вихлялся, издавая глумливые вопли, юродивый. Только вот где это было? Неужто здесь?
– Идемте, ваше сиятельство… – окликнули его курсанты навигацкой школы, в которой он преподавал.
Он, одетый в камзол и подбитую соболем шубу, обернулся. Молодые парни стояли в ожидании, потирая от холода руки… Опять пришло ощущение, будто он – Яков Брюс: петровский вельможа, фельдмаршал, чернокнижник и кудесник…