Баркасов, подобно большинству приглашенных, в недоумении таращился на пустую раму, которая и без картины являла собой произведение искусства. В его лице боролись сочувствие и странное удовлетворение. Высокий бархатный воротник, закрывающий его шею, наводил на размышления. «Что, если экстравагантная деталь туалета прячет синяк или ссадину, полученную ночью от бруска, метко запущенного моей рукой?» – подумал Матвей.
– У Маслова – шейный платок! – приникнув к нему вплотную, сообщила Астра.
Их мысли работали в унисон. Действительно, шелковый платок, небрежно повязанный скульптором, совершенно не шел к смокингу.
– Богема! Им все дозволено, – ответил Матвей. – Не торопись с выводами. У Домнина тоже блуза с пышным жабо до подбородка. Да и другие одеты не менее оригинально.
Александрина приободрилась, на ее щеки вернулся румянец. Она гордо выпрямилась и с двусмысленной улыбкой захлопала в ладоши. Ее усилия не пропали даром! Наглый, бессовестный пасынок сломлен, раздавлен. Он не в себе и продолжает ломать жалкую комедию, когда пора закрывать занавес. Финита, финал, финиш…
– Почему ты молчишь, друг? – обратился между тем художник к Маслову. – Тебе нечего сказать?
Тот овладел собой, приосанился и произнес, указывая на массивную раму:
– Это не «Черный квадрат» Малевича, господа! Это нечто куда более мистическое и… гениальное. Это истинное лицо женщины, неуловимое и вечно изменчивое, в котором заключается для нас, мужчин, целый мир. То, что рама пуста, – иллюзия нашего ума, одурманенного предрассудками и ложными мнениями. Игорь Домнин представил нам глубочайшую философскую концепцию женского и человеческого естества, суть которого – зеркальное отражение.
Феофан сделал эффектную паузу, устремив взгляд на слушателей.
– Язык у него здорово подвешен! – восхищенно присвистнул Матвей.
– А король-то голый! – выкрикнул какой-то мужчина.
На него зашикали. По залу пронесся смешок.
– Перед нами – лучшее зеркало, когда-либо созданное кистью живописца! – продолжал оратор. – Вершина мастерства художника, ничего не добавляющего к картине природы, а только взявшего в раму часть божественного творения. Каждый может увидеть в ней то, что подсказывает ему собственное воображение. Каждый мужчина может увидеть здесь свою возлюбленную, каждая женщина, – себя, а боги – гобелен, сотканный их фантазиями. Это лицо Вселенной, господа! – патетически воздел он руки к потолку.
Дамы бешено зааплодировали, мужчины прятали улыбки. Зал охватила нервная лихорадка, истерическое возбуждение.
– Что за прикол? – удивился молодой человек рядом с Астрой. – Нас разыгрывают?
Художник в темно-бордовых обтягивающих брюках и того же цвета блузе с широкими рукавами при своем среднем росте казался на фоне Маслова гигантом. Он поднял руку, и воцарилась тишина. Слышно было лишь учащенное дыхание женщин, треск свечей и шорох вечерних платьев.
Домнин заговорил:
– Не думайте, что я выжил из ума, помешался на почве искусства. Отчасти я признаю свое безумие, как признавал его великий Франсиско Гойя. «Я проклят, – говорил он. – И имя моему проклятию – живопись». Готов подписаться под его словами! Меня обычно сравнивают с Климтом, но я бы назвал себя «новым Гойей». Впрочем, заглядывая в себя, я нахожу там всех великих художников всех времен – по капле, по искорке, по отзвуку. Они все здесь, во мне!
Он прижал руки к груди и на миг закрыл глаза, будто прислушиваясь к каким-то внутренним голосам.
– Домнин патологически нескромен, – пробормотал Матвей. – Представляю, как это бесит его собратьев по кисти и критиков.
«Да… Феофан знает Игоря Домнина как свои пять пальцев, – подумала Астра. – И Санди, видимо, тоже. Недаром она нарядилась на испанский манер: искусствоведческое и женское чутье подсказало ей, что следует надеть. Она вызывает пасынка на эмоциональную дуэль, жмет на его самые чувствительные точки, добивает. «Новый Гойя»! Смело сказано!»
Она приподнялась на цыпочки и шепнула Карелину:
– Этот зал, полный гостей, – идеальное место для убийства. Сфинкс среди присутствующих, я уверена! Ищи его.
– Интересно как? Кого он собирается отправить на тот свет, по-твоему? Домнина?
Астра не успела ответить – ее внимательный взгляд наткнулся на женщину с осанкой балерины. Та была одета в черное платье, приколотая к прическе вуаль закрывала верхнюю часть лица. Но эта уловка не обманула Астру. Инга?! Вдову Теплинского выдали прямая спина и особая посадка головы, выработанная годами упражнений.
– Инга, – показала Астра на женщину в черном. – Видишь? Вон там, сбоку. Она опоздала и проскользнула незамеченной. Пришла все-таки.
Инга слегка повернула голову в сторону Александрины и наблюдала за той из-под вуали. Беспутная красавица, поглощенная своими мыслями и снедаемая беспокойством, не обращала внимания ни на что, кроме художника и его картины, вернее пустой рамы.
Игорь ведет себя так, словно все идет по плану: презентация состоялась, с его картиной ничего не случилось, и вообще, он по-прежнему гений, кумир и важная персона. Он помешался! Мелькнувшую было жалость к художнику вытеснил острый приступ ненависти. А вдруг ему опять удалось оставить ее в дураках?
– Я не позволю тебе торжествовать, – закипая яростью, шептала Санди. – На сей раз нет!
– Дорогой друг, – громко произнес Домнин и тепло приобнял Феофана за плечи, тем самым приковывая к себе внимание публики. – Благодарю за высокую оценку моих способностей. Вынужден огорчить и тебя, и всех собравшихся здесь почитателей моего творчества: моя кисть недостаточно искусна, а краски уступают палитре богов по чистоте тона, блеску и богатству оттенков…
Маслов почувствовал подвох, но продолжал улыбаться и делать восхищенно-заинтересованный вид.
– …посему моя возвышенная мечта запечатлеть на холсте лик Вселенной пока не осуществилась! – закончил свою мысль художник. – Но собрать вас только для того, чтобы показать пустую раму, я бы не рискнул. Это была всего лишь попытка живописца признать первенство божественного перед человеческим.
В зале раздались шепот и хихиканье. Маслов сконфузился, втянул голову в плечи, его лысина багровела, как переспелый помидор.
Астра оглянулась на Санди, та, казалось, вот-вот упадет в обморок. Матвей сопроводил ее взгляд, тихонько сказал:
– Мадам, вероятно, страдает от головной боли… Она бледна, как русалка.
– Но я все же осмелюсь представить на ваш суд свое лучшее произведение! – провозгласил Домнин. – Ничего более совершенного я не создавал…
«…и не создам, – едва не сорвалось с его языка. А в уме возник навязчивый вопрос: Когда ты умрешь? Отгадай!»
Он сложил руки на груди и замер. Юноши в коротких туниках, изображавшие Эротов, давно внесли в зал с другой стороны и установили на возвышении – точной копией того, на котором все началось, – картину в такой же раме, как и первая. Люди просто не заметили, как это произошло: их внимание, не сговариваясь, классически отвлекли художник и скульптор.