Астре ничего не оставалось, как поблагодарить и удалиться. В «Богатыре» она узнала не больше, чем у Неверовой и сиделки. Нелюдимый этот Влад оказался какой-то обтекаемый, скользкий, не ухватишь. Даже комната у него безликая – никаких намеков на индивидуальность хозяина.
Два егеря, молодой и постарше, выпивали за благополучное возвращение из леса. На столе горела керосиновая лампа, в красном углу, у икон, теплилась лампадка. Ее давно не зажигали, и масло чадило.
– Ты, Ванька, помолись, – пригладил седеющую шевелюру тот, что постарше. – Нас сегодня Господь от верной гибели уберег.
Парень неумело, размашисто перекрестился. От страшных воспоминаний волосы зашевелились на голове. Может, и правда, Божья десница отвела смерть?
– До сих пор не верится, что мы живы, дядя Макар.
– Видно, не пора еще нам перед ангелами-то предстать. Ну, давай еще по рюмочке за чудесное спасение!
Закусывали водку солеными огурцами, вареной картошкой и копченым салом. Парень быстро захмелел.
– Не надо было их трогать, – вымолвил он непослушным языком. – Они же… дичь не стреляли. Так… развлекались… костер жгли.
– Знаю я этих… искателей. Они не зверя промышляют, а оружие. В здешних местах его полно: с войны осталось. Копни, и наткнешься на снаряд какой-нибудь или пулемет. Немцы с нашими тут жестоко сражались. И партизаны в лесах были.
– Мы с братом пытались в лесу партизанский склад с оружием найти, – признался Иван. – Да где там? Копали всюду, умаялись, а ничего, кроме проржавелой немецкой каски, не попалось. До сих пор у нас в сарае валяется.
– Надо иметь карту с отметками, где шли бои. В последнее время городских много сюда ездить повадилось, с приборами специальными, с металлоискателями. Под видом, что ищут-де погибших солдат, накопают оружия, почистят, смажут и пускают в ход. В нас-то, думаешь, из чего палили?
Ванька от страха ничего не видел, только слышал звуки выстрелов и краем глаза заметил, как пули срезают ветки деревьев и с треском отлетают от стволов щепки. Еле они с дядькой Макаром ноги унесли.
– Из автомата-а? – не веря, протянул парень.
– То-то что не из ружья. Целую очередь выпустили. Пьяные они были, хулиганье городское! – Старший егерь приправил свои слова длинным ругательством. – Или обкуренные. Могли запросто убить нас да и закопать поглубже между елок. И никто бы не нашел!
Пьяный румянец схлынул с Ванькиного лица, на носу и щеках ярко проступили веснушки.
– Испугал ты их, дядя Макар! Они небось подумали, кабан через кусты ломится или медведь. Вот и начали палить без разбору.
Егерь с сочувствием посмотрел на молодого напарника. Зря мог жизни лишиться парнишка. Жалко. Это его вина, опытного, закаленного годами опасной работы мужика.
– Забыл я об осторожности, браток, прости. Знал ведь, что от этих пришлых молодчиков любой пакости ожидать можно. Хотел врасплох застать, думал, зверя какого подстрелили, жарить собираются. Напугал, конечно. А они возьми и дай по зарослям из автомата! В рубашке ты родился. Давай еще по одной?
Старший егерь пьянел медленно. Успевал думу думать. Там, где шли кровавые бои, осталось без счета павших воинов – наших, немецких, – и каким-то образом хранили эти места предсмертные чувства и переживания тех людей, их последнее отчаяние и боль. Последний страх… Их ненависть друг к другу, злой судьбе, ужас перед надвигающейся тьмой небытия.
– Или не тьмой вовсе… – пробормотал он.
– Что ты говоришь, дядя Макар?
– Много трупов в земле – плохо. Где шла схватка не на жизнь, а на смерть, на психику давит что-то! Человек должен умирать от старости, мирно, в своей постели, в окружении плачущих детей и внуков, видя в них свое продолжение. А где его зверски убивали, где рвали на куски его плоть, где все пропитано его молодой кровью… там плохо. Понимаешь? Там и с живыми начинает твориться неладное. Я давно заметил – лучше те места стороной обходить. Думаешь, чего эти «искатели» взбесились и начали из автомата палить? Неспроста они так струхнули, ох, неспроста…
– Неужели ты веришь в привидения? – недоверчиво спросил Ванька.
Сам он хоть и не считал себя трусом, но кладбищ не любил и старался без необходимости там не бывать. А тут, получается, ходишь по лесу, и под ногами – сплошь братские могилы, в которых смерть примирила бывших заклятых врагов. Примирила ли?
Хмель развязал парню язык.
– Слышь, дядя Макар… а может, они, того… до сих пор между собой дерутся? Воюют то есть? – запинаясь, вымолвил он. – Наши с немцами!
– Может, и так. В старину люди говаривали, что, пока не похоронен с честью последний солдат, война не окончена. А здесь погибшие на поле брани так и лежат, где кого лютая смерть застала. Не по-божески это.
– Раз не по-божески, значит, дьявол балует, – с несвойственной ему серьезностью рассудил молодой егерь. – Народ на лихое дело подбивает. Потому они и хватаются за оружие, звереют, а отчего, не ведают.
– Слухи ходят, будто бы здешние места облюбовал бог войны. То ли славянский, то ли германский. Видали его!
– Кто?
– Рыбаки, – понизил голос Макар. – Они на болотном озере рыбу ловили, а тут глядь – лодка без весел, плывет себе, а в ней Он и стоит: черный, страшный, будто монах.
– Почему м-монах?
– Ну… в рясе, в колпаке. Они присмотрелись, а колпак-то все лицо закрывает, только прорези для глаз. И оттуда молнии вылетают! – старший егерь перешел на шепот. – Тогда они и догадались, что встретился им сам грозный бог войны.
– Прямо молнии! – недоверчиво усмехнулся Ванька. – Небось пьяные были те рыбачки. После трех стаканов и не такое померещится.
– Не без этого. У страха глаза велики. Да и выпили рыбаки немало. А кто из нашенских не пьет? Вот и мы с тобой не чаи гоняем.
От таких речей парень аж протрезвел.
– Откуда здешним рыбакам про бога войны известно? – спросил он. – Тем более германского. Они сроду книжек не читали. И образование у них восемь классов от силы.
– Сейчас в каждой избе, где есть электричество, телик имеется, – возразил Макар. – А сколько сюда городских ездить повадилось! То там палатка, то тут… Рыбу ловят на наших речках, дичь стреляют. Оружие откапывают, вещи разные с мертвецов снимают. Кто по заброшенным обителям взялся бродить, грехи замаливать. Будто в городах храмов нету! И общаются приезжие, между прочим, с местными аборигенами, всякую всячину им рассказывают.
Ванька взъерошил свой чуб, крякнул.
– Вон какие дела творятся… – пробормотал он. – Бог войны, значит… Или сам сатана? Тьфу, тьфу! – суеверно сплюнул он, перекрестился на иконы. – Может, поэтому и нас нечистый попутал?
Старший егерь поднял вверх заскорузлый палец, погрозил: