Стивен спросил быстро:
– А еще двое?
– Один раненый… он при смерти, а второй – дряхлый старик… Похоже, что раввин…
– Чем похоже? – потребовал Стивен.
– Да всем, – ответил Крис. – Всем похоже!
– Ждите, – ответил Стивен. – Сейчас спущусь…
Он отключил связь, начал опускаться в колодец, хватаясь за железные скобы. В наушниках щелкнуло, послышался обеспокоенный голос Дугласа:
– Ты где? У тебя все порядке?
– Какое там, – ответил Стивен зло. – Еще двоих потерял… Сейчас вот вроде бы генерала захватили.
В голосе Дугласа послышалось сильнейшее недоверие:
– Живым?
– Да, – ответил Стивен. – Правда, в бессознательном виде.
– Чудесно, – пробормотал Дуглас. – Я сейчас к тебе со всех ног… и даже крыльев. Все бросаю и лечу. У нас ни одного пленного.
– У нас трое, – ответил Стивен, сам удивился, что не чувствует гордости. – Еще раненый и какой-то раввин. Будем приводить в чувство…
– Лечу! – выкрикнул Дуглас и оборвал связь.
Колодец, в диаметре не шире заводской трубы, уходил на небольшую глубину, там его встретила канализационная труба, в которой даже высокому Стивену почти не пришлось нагибать голову.
Крис посветил издали фонариком.
– Я вас вижу!.. – раздалось в наушниках. – Не потеряйтесь!..
– Остряк, – проворчал за спиной кто-то. – Теперь точно нашивки получит, гад.
– Тебя тоже отметят, – утешил Стивен.
– Правда?
– А как же, генерала захватили…
– А можно соврать, что захватили в бою?
Стивен буркнул:
– Президент врет, сенат врет, конгресс врет… почему сержанту Томменсу нельзя?
– Спасибо, сэр! Я ведь конформист, как и все…
Дальше туннель привел в небольшое помещение с низким потолком, Крис похлопывал по щекам человека в офицерском мундире израильской армии, рядом с ним спит, откинувшись на лавке к стене, старик с окладистой бородой…
Стивену он показался знакомым, порылся в памяти, вот уж в самом деле мир тесен: его сосед по креслу в самолете. Третий мужчина в окровавленных бинтах, дышит тяжело, наркотический газ на него подействовал слабее всех.
Когда Стивен подошел ближе, раненый поднял веки. На Стивена взглянули жуткие глаза с полопавшимися кровеносными жилками. У него было квадратное лицо с тяжелой челюстью, курносый нос и настолько пронзительно синие глаза, что Стивен ощутил оторопь.
– Имя? – спросил он. – Звание?
Раненый ответил на ломаном английском:
– Пшел вон, гнида юсовская…
Стивен снова опешил, спросил, ориентируясь по акценту:
– Никак русский?
– Угадал, – прохрипел раненый. – Битый гад…
– Чистый русский? – переспросил Стивен. – Чистокровный?
– Ну… – ответил раненый хрипло, – насколько можно быть русским и… чистокровным…
– Странно, – сказал Стивен. – Я слышал, что русские все – антисемиты.
– Как и американцы, – прошептал раненый.
Стивен оглянулся на Криса, тот уже почти привел в чувство генерала, снова повернулся к раненому.
– Но почему вы, – спросил он, – русский националист… я говорю правильно?.. Вы ведь националист?
– Да, – прохрипел раненый. – Сейчас все, кто не твари дрожащие, националисты…
– Почему вы, русский националист, ненавидящий евреев… это ведь правда?..
– Еще бы, – прохрипел раненый. – Это не евреи, это жиды пархатые… Всех их, гадов…
Стивен вскрикнул:
– Так почему же? Почему? Зачем вы приехали, дрались за них, проливали кровь?
Раненый закашлялся, изо рта пошла кровь. Он выплюнул сгусток, сказал с усилием:
– Дурак. Тебе не понять… никогда. Мы ненавидим этих гадов, потому что… потому что они делают то, что должны делать мы… Это мы, русские, должны были нести миру свет… Это наша свеча должна была гореть!
Стивен переспросил:
– Какая свеча?
– Дурак, – прошептал раненый, – я ж говорил, тебе не понять… Это наш народ – богоносец… Но они гады… свои гады… а вы для нас, и русских, и жидов, – вообще марсиане… жукоглазые…
Кровь хлынула изо рта, он захрипел, дернулся и застыл. Напряженное тело медленно вытягивалось, застывало. Стивен стиснул челюсти, оглянулся на Криса. Он помог пленному сесть, тот медленно оглядывал чудовищные суставчатые фигуры в бронедоспехах, похожие на жутких сколопендр.
– Кто…
– Здесь спрашиваем мы, – ответил Стивен.
Он рассматривал пленного внимательно и без всякого почтения. Это Крис ликует, как же – настоящего генерала взял в плен, не знает, что в армии Израиля существует только один генерал – начальник Генерального штаба, других нет и быть не может, хотя в бытность начала создания армии Израиля в самом деле их было двое, Стивен спросил с явной насмешкой:
– Генерал?
Пленный, однако, не подумал раскалываться при таком пренебрежении, смерил его презрительным взглядом.
– Да.
– Тат-алуф?
– Да.
Дэн спросил всезнающего Криса:
– А что это?
– Уровень бригадного генерала, – объяснил Крис гордо.
– Ура! – воскликнул Дэн. – Теперь нам обеспечены медали конгресса!
Стивен повернулся к пленному:
– А какое ваше звание было до того, как вы стали тат-алуфом?
Тот помолчал, в темных, как маслины, глазах мелькнула ирония.
– На этот вопрос я отвечать отказываюсь.
– Спасибо, – ответил Стивен хмуро. – Томлинсон, уведите задержанного. Наверх, там его заберут те… кому он интересен. Не думаю, что у него звание выше самаля… это сержант, чтоб вы знали.
Пленного увели, Крис вытаращил глаза, смотрел то вслед пленнику, то на Стивена.
– Как?… Командир, почему?
– В армии Израиля есть звания, – объяснил Стивен с усмешкой, – для понта. Для хвастовства.
Крис совсем ошалел, проблеял:
– Как это?
– А так. Их так и называют – «представительские звания». Ну, скажем, когда штатского ставят представлять интересы армии перед прессой или дипломатами. Для важности ему дают высокое звание. Сам понимаешь, генерала слушают внимательнее, чем солдата или даже сержанта.