Ваучер смотрел с ужасом, Герц сказал зло:
– Неужели и этот опрос общественного мнения их не образумит?
Гартвиг удивился:
– Кого?
– Израильтян, конечно!
– Вы в самом деле полагаете, что мнение недочеловеков им интересно?
Герц поправился:
– Я хотел сказать: неужели не отрезвит? Если весь мир уже против, то человеки или недочеловеки… так ли существенно? Если у недочеловеков в руках хорошие дубинки – с этим считаются даже законченные придурки.
Ваучер сказал быстро:
– Израильтяне – не придурки!
– Значит, на что-то надеются? – спросил Гартвиг. – На что?
Бульдинг буркнул:
– Недочеловеки с дубинками могут поучить уму-разуму всяких эйнштейнов, если те их заденут. Надеюсь, наши коммандос уже там.
Файтер смолчал, но всем видом дал понять, что да, но это настолько сверхсекретная информация, что даже при таком составе заседающих он не может подтвердить. Но если МОССАД как-то об этом дознается, то это станет еще одним камешком на чаше весов…
Олмиц сказал сварливо:
– Надеюсь, наши коммандос искренне считают, что их забросили туда всерьез, а не для пропагандистских целей?
Гартвиг обменялся быстрым взглядом с Файтером, сказал холодновато:
– Смею вас уверить, что если наши десантные группы и будут заброшены, то в полной уверенности, что для захвата ядерных объектов, правительства, телевидения. Вы бы посмели им сказать, что десять тысяч суперэлитных бойцов заброшены только для того, чтобы спустя какое-то время позорно вывести их обратно?
Файтер чувствовал, как холод и безнадежность проникают под его одежду и замораживают кожу. Он бросил беглый взгляд на термометр, там привычные двадцать четыре градуса, как всегда, его любимая температура.
Аспирину бы принять, всплыла вялая мысль. Нет, надо сделать все, чтобы мне дали повод отменить это чудовищное решение. Войны быть не должно. Тем более такой…
Он глубоко вздохнул, в сердце остро кольнуло. Прислушался в недоумении, никогда раньше ничего подобного не случалось, сердце у него здоровее здорового.
– Все наши претензии, – сказал он, – все наши претензии…
Он замолчал, не в силах выговорить то, что кажется таким ясным и понятным.
– Что, господин президент? – спросил Гартвиг встревоженно.
– Все наши претензии, – повторил он замедленно, – были бы сняты… да, были б сняты, если бы…
Он снова замолчал, на этот раз заговорил Бульдинг, взгляд стал острым и цепким:
– Да, господин президент. В каком случае мы сняли бы все свои претензии и требования?
И отменили бы эту дурацкую войну, договорил Файтер мысленно, а вслух сказал:
– Если бы они отказались всего-навсего от одного-единственного пункта в их доктрине!.. От одного-единственного. Самого бесчеловечного, который вызывает негодование вот уже тысячи лет у всех народов. Я имею в виду их богоизбранность, их расовое превосходство.
Гартвиг усмехнулся, Бульдинг перевел дыхание, развел руками:
– От чего угодно откажутся, только не от этой дурости.
– Если бы евреи, – продолжил Файтер, чувствуя себя так, словно оправдывался, – если бы они составляли некий масонский орден с замкнутой структурой, со всеми их заморочками насчет обрезания и свинины, но чтоб это была именно организация, равно доступная для всех народов! И тогда не было бы претензий. Наоборот, все были бы счастливы, что какая-то группа взяла на свои плечи такую тяжесть и несет на благо всего человечества… А так получается, что тяжесть-то несут, но только для себя, а в далеких планах у них стереть с лица земли все остальные народы и создать Великий Израиль на всю планету!.. Кстати, не таких уж и далеких планах.
Гартвиг хмыкнул:
– Вы так вздохнули вначале, что я в самом деле подумал, что вы на такое надеетесь всерьез.
– Мне так хотелось поверить…
Гартвиг буркнул:
– Никто из нас не каннибал с окровавленным ртом. Но я даже предположить не могу, чтобы евреи отказались от своей идеи насчет своего расового превосходства.
– Как вам сказать, – ответил Файтер медленно, – как вам сказать… Если бы они от этой сладкой дури отказались… это было бы великим благом. Как для всего человечества, так и для них. Но…
– Ну-ну?
– Это были бы уже не евреи, – закончил Файтер.
Их слушали внимательно, у всех очень серьезные и как будто посыпанные пеплом серые лица. Олмиц вздохнул, сказал задумчиво:
– Это были бы какие-то новые евреи. Новые.
Если у тебя есть доступ к Интернету, то ты возишь с собой все библиотеки мира, все картинные галереи, все кинофильмы, все философские труды, как и все анекдоты, порнуху, альбомы скабрезных фото, всю музыку, начиная от высокой классики и заканчивая последним писком молодежной моды.
Стивен воспользовался старым добрым яндексом, ввел «Эллинизация» и нажал на Enter. Поисковая машина выдала полмиллиона ссылок, он щелкнул на первой и сразу с головой погрузился в дивный мир, когда рушились огромные державы и рождались новые, когда прихоти владык меняли карту мира, и один человек, будь он царем огромного государства или простым пастухом, мог круто изменить направление всей цивилизации.
Если бы не внезапная загадочная смерть Александра Македонского на тридцать втором году жизни, эллинизация всего Востока, включая Иудею, была бы закончена при его жизни. С этим согласны все историки, так как именно эллинизацию он ставил во главе своей политики и на Восток повел свою тридцатитысячную армию против миллионной персидской только для того, чтобы дух высокой культуры эллинов проник во все уголки мира.
Однако его наследники, полководцы, были заняты борьбой друг с другом, распространение греческой культуры среди варварских народов казалось делом нелепым. Все покоренные страны должны были платить всего лишь дань, кстати – небольшую. Эллины ввиду своей немногочисленности опасались народного недовольства, и потому покоренные народы наслаждались спокойной и мирной жизнью под греками, когда их никто не притеснял, а законы уравняли всех, такие простые и понятные.
Благодаря завоеваниям Александра греческая империя раскинулась почти на весь известный мир, торговые люди ликовали, потому что без охраны и препятствий могли забираться в такие отдаленные уголки мира, о которых никто и не слыхал. Конечно же, торговля по большей части была в руках евреев, они быстро богатели, плодились и вскоре стали многочисленным народом.