Наконец Админий объявил, что предстоит свободный день, который будет отдан посещению театра.
– Отправляемся строем, хотя и в гражданской одежде. Ведем себя прилично, смотрим представление. Да не пугайтесь, это «Двойники», забавная штука, есть и грязные шутки, хотя не знаю, дойдет ли до вас. Я видел это зрелище еще сопляком, в Лондинии. А потом пообедаем в «Зеленом Ките». Кто бывал, знает, какая там кухня! А платит за все город – вроде как награда за помощь в последней переделке. Так что вечером можете спускать свое жалованье в любых притонах – но чтобы к рассвету все были в казарме и готовы к службе, слышите?
Так что все были страшно разочарованы, когда оратор объявил, что сегодня театр с гордостью представляет «Агамемнона» Эсхила, в переводе на исанский, сделанном светлой королевой Бодилис.
– Что за сатана! – Сидевший на правом фланге римлян Админий обратился к соседу, важному и богатому суффету. – Простите, почтенный. Разве сегодня дают не Плавта?
– Нет, Плавт завтра, – снисходительно улыбнулся аристократ. – Вероятно, вас сбил с толку наш обычай считать дни вперед, а не отсчитывать назад от Ид или Нун, как римляне.
– О, кровь Христова! – Админий перешел на латынь, обращаясь к своим: – Простите, ребята. Я перепутал дни. Сегодня мы увидим… м-м-м… старинную греческую трагедию.
Легионеры недовольно заворчали. Кинан, сидевший рядом с командиром, поднялся.
– Ну, пошли, – сказал он. – Не смотреть же…
Админий сгреб его за руку.
– Сидим. Это культурная страна, а легионеры обязаны произвести на местных хорошее впечатление. Вот сидите и набирайтесь культуры, не то я вам носы к перилам поприбиваю!
Легионеры загрустили, но привычка к дисциплине взяла верх. Хорошо, хоть говорить будут по-исански – можно разобрать, о чем речь. По-гречески не понимал ни один.
Театр был возведен по римскому образцу – полукруг скамей перед сценой под открытым небом, однако в дождливую погоду над местами для зрителей устанавливали навесы. Были и отличия: верхнюю галерею поддерживали стройные колонны с капителями в виде гребней волн, наверху располагалась пустая ложа – места, отведенные богам. Женские роли исполняли женщины, и не проститутки, а уважаемые в обществе артистки. Оркестр из духовых и струнных инструментов располагался ниже сцены. Он исполнял тихую грустную мелодию, когда же златотканый занавес опустился – смолк. Прозвучал одинокий голос трубы.
Сцена представляла огромный дворец с алтарем на первом плане. Задник изображал ночь, которая постепенно светлела, по мере того как раздвигались тонкие слои темной кисеи. Посреди сцены стоял актер-часовой в старинных доспехах, с копьем и щитом. Шлем закрывал лицо, заменяя маску. Выдержав паузу, он начал:
– О боги, вот опять ночная вахта! Как пес цепной стою на этом месте, и отдыха мне нет. Всего и радость, что локтем опереться об ограду дворца Атридов. Мне давно знакомы все звезды ночи…
Кинан разинул рот.
– Клянусь Митрой, – шепнул он, – все точь-в-точь так и есть!
– Т-с-с! – цыкнул на него Админий. Но и сам суровый командир радостно вскрикнул, когда загорелся вдали огонь, возвестивший возвращение короля.
Солдаты сидели, не сводя глаз со сцены, разве что изредка взволнованно вздыхали да колотили друг друга по коленям.
Когда же, наконец, Клитемнестра, презрев упреки хора, объявила Эгисту, что им предстоит править вдвоем, когда смолкли трубы и зрители аплодисментами приветствовали актеров, Админий коротко вымолвил:
– Вот это да!
– Какие женщины, несчастные, храбрые женщины! – Будик не скрывал слез.
– А дальше что было? – волновался Кинан. – Они говорили о каком-то Оресте. Он так и не появился. Есть еще пьесы?
– Я слыхал, что у греков все пьесы составлены по три, – пояснил Верика. – Может, королева Бодилис переведет и остальные.
– Ну, с этой она здорово справилась, – заявил Маклавий. – А еще женщина! Но написать такое мог только мужчина, солдат!
– Он не только в военном деле понимал, вот что я тебе скажу, – с заносчивостью юности перебил Будик.
– Пожалуй, к лучшему, что командир спутал дату, – заметил кто-то с общего одобрения.
Админий рассмеялся.
– Отлично! Нам еще не раз предстоит здесь побывать.
II
На земле царило лето. Телята, ягнята, жеребята и ребята росли как на дрожжах. Ветки в садах клонились под тяжестью слив, вишен и яблок. Пахло свежим сеном, над многоцветьем лугов гудели пчелы. Ребятишки бегали исцарапанные, с перемазанными ртами – созрела ежевика. Над головами, готовясь к долгому пути на юг, хлопали крыльями молодые аисты, гуси и утки. В ясные ночи высоко стояли созвездия Лебедя, Орла и Лиры.
Хотя Грациллоний по-прежнему был сильно занят, без устали изобретая для себя новые дела, у него появились и свободные часы. Исанцы привыкли относиться к нему как к обычному человеку, когда он был свободен от исполнения священных обязанностей. Он мог спокойно бродить по городу, вступать в разговоры, слушать россказни стариков и сам рассказывать сказки малышам, пока готовился обед в доме, где его принимали как гостя. Мог свистнуть свою команду и выйти в море на королевской яхте – верткой маленькой галере; мог ускакать далеко от города на коне, под предлогом охоты или просто гуляя. Мог допоздна засидеться над кубком вина, ведя ученую беседу в Симпозиуме. Мог участвовать в состязаниях, ходить в театр, зарываться в книги или просто лежать на поляне, глядя на переменчивые образы облаков, пока на него не нападала дремота. Мог и работать в своей мастерской.
Этим последним занятием он особенно дорожил, потому что вернулся к нему после долгого перерыва. Еще мальчишкой полюбив мастерить, в легионе он охотно брался за устройство или ремонт всяких хитрых приспособлений. Но у инженеров своя гордость, и молодому солдату не часто доставалась подобная работа. Теперь же он устроил себе мастерскую за конюшнями и наполнил ее инструментами самого разного рода. Ему неплохо удавалась домашняя мебель, утварь, садовые орудия. Каждый в городе был рад получить из рук короля такой подарок.
Вскоре после кельтского праздника Луга Грациллоний провозился весь день в мастерской. Когда свечерело, он разложил все по местам и, довольный, вышел на воздух. Солнце уже село, и сгущались сумерки. Ласточки мелькали тенями на лиловом бархате неба. Сладко пахли поздние цветы и листва деревьев. Впереди были ужин вдвоем с Дахилис и вся ночь.
Половину ночей он теперь делил между пятью галликенами, готовыми принять супруга: Бодилис, Форсквилис, Виндилис, Малдунилис и Ланарвилис. С ними ему было легко, а часто и приятно, и они, по-видимому, не возражали, если он отдавал остальное время Дахилис. Располневший стан делал ее лишь милее в глазах Грациллония.
Он вошел в заднюю дверь. Улыбкой ответил на приветствия слуги и через освещенный свечами вестибюль прошел в спальню, рядом с которой находилась умывальная, чтобы принять ванну и переодеться в свежую одежду, поярче, в честь хорошего настроения.