– Прости, не удержалась, – огрызнулась Ника. – Ты не скажешь, зачем ты привезла с собой это чудо в разноцветном оперении?

– А что такого? Привезла и привезла. Девочка уже взрослая, кормить ее с ложечки не надо, так что расслабься и получай удовольствие.

– Господи, час от часу не легче: ты еще и разговариваешь. как дворовая шпана! – Ника всплеснула руками. – Где ты подцепила эту подружку?

– Что значит – подцепила? Она живет со своими родителями, рядом со мной. Их семья полгода назад уехала из России в Майами на постоянное место жительства, там мы и встретились. Это мои соседи.

– Так она русская?

– Конечно!

– А почему ты называешь ее Марго?

– Марго, Марина – какая разница? Лишь бы человек был хороший, – махнула Анна рукой. – Мой Эдвард тоже звал меня Энни, однако я не перестала быть после этого русской Анной.

– Марина, то есть Марго, москвичка?

– Ты не поверишь: оказывается, они тоже из Бирюлева, жили недалеко от меня, на соседней улице. А познакомились за тридевять земель. Чудеса, правда? Когда Лариса, мать Марины, узнала, что я еду в Москву, она попросила меня взять дочку с собой. Девочка все еще никак не может привыкнуть к чужому месту, к чужим людям, очень скучает по своим друзьям. Ну, я и взяла ее, пусть порадуется. Да сделай ты, наконец, лицо попроще, – улыбнулась Анна. – Ты совсем не рада, что я приехала?

– Я очень рада, я скучала, но… Марго тоже будет жить с нами?

– А ты считаешь, что я должна бросить ее на произвол судьбы и оставить на улице? – фыркнула Анна. – Конечно, она будет жить с нами, и не задавай глупых вопросов, ты знаешь, что я этого не люблю. Я тебя не узнаю! И вообще, мы едем наконец домой или как?

– Я тебя тоже не узнаю, мама, – пробормотала Вероника. – Да, едем. Привезу тележку для ваших чемоданов. Возьми ключи, иди к моей машине, она на стоянке. Это недалеко, из дверей выйдешь и сразу увидишь.

– Ты думаешь, что я уже страдаю старческим склерозом и забыла, где стоянка в Шереметьеве? – подбоченилась Анна. – Наглеешь прямо на глазах!

– Извини. Моя машина – справа у бордюра. Надеюсь, ты помнишь, какой она марки?

– Если это тот же драндулет, что и раньше, то я его прекрасно помню. – И Анна спокойно продефилировала к дверям.

– Как ты сказала? Это мой «Ауди» – драндулет?! – ахнула Ника, ошарашенно глядя вслед матери. – Ты… ты просто невыносима, Анна Михайловна.

– Да, я такая, – хихикнула мать, не оборачиваясь. – Привыкай, то ли еще будет!

– Как же, разве привыкнешь, к таким сногсшибательным переменам? – проворчала Вероника. – Неужели это моя мать? Уму непостижимо! – не выдержав, засмеялась она.

Марго, слушавшая их диалог с олимпийским спокойствием и равнодушием, невозмутимо двинулась вслед за Анной к стоянке.

Глава 2

– Что ты все молчишь? – спросила Анна Михайловна на пути из аэропорта домой. – Разве тебе нечего мне рассказать?

– Я потеряла дар речи, увидев тебя, мама, никак не могу прийти в себя, – засмеялась Ника.

– А ты будь попроще. – Анна пожала плечами. – Итак, слушаю.

– А что рассказывать-то, мам?

– Как что? Как дела, что нового в Москве?

– Особых новостей нет, все по-старому. Москва строится, молодеет на глазах. Очень много приезжих, тесновато стало. В моей семье все отлично. Я же тебе звоню два раза в неделю и обо всем рассказываю.

– По телефону ты обычно отделываешься банальными фразами: «Все хорошо, все здоровы, все бесконечно счастливы».

– Если действительно все хорошо и все счастливы, почему я должна говорить по-другому?

– Так не бывает, не вешай мне на уши спагетти, – фыркнула Анна Михайловна.

– Лапшу, – машинально поправила ее Ника. – Господи, мама, что это за сленг? Ты прилетела всего час назад, но с каждой минутой удивляешь меня все больше и больше.

– Прекрати, ради бога, меня воспитывать. Разговариваю так, как мне нравится, никто мне не указ, тем более ты.

– Раньше ты сама чуть в обморок не падала, когда я говорила что-то подобное, все время учила меня, что девушка должна разговаривать культурно. Вспомни, как ты хваталась за голову и стонала: «Боже мой, какой кошмар! Куда мы катимся? Я не понимаю, на каком языке говорит молодежь. У России нет будущего, караул, помогите!» – Ника, смеясь, передразнила Анну.

– Времена меняются, привычки и мнения – тоже, – беспечно отмахнулась Анна и положила в рот пластинку жвачки.

– Я это уже поняла, увидев тебя и твою новую подружку. – Ника бросила взгляд в зеркало на Марину. Девица сидела на заднем сиденье молча, нацепив наушники, и покачивала головой в такт музыке. Ее челюсти не прекращали свою работу ни на минуту. Вероника посмотрела на жующую жвачку мать и еле удержалась от смеха.

– Марина, почему ваша семья уехала из России? – спросила она у девушки, когда Марго на минуту сняла наушники.

– А че здесь делать? – хмыкнула Марго. – Все помешались на деньгах, сексе и шмотках. В институте – ваще бардак, преподы шизеют на глазах. Знаешь, сколько за один зачет берут?

– Ты училась в институте? В каком?

– Ага, целый курс промучилась. Предки запихнули в экономический по великому блату, – усмехнулась Марина. – А на фига мне экономика, когда я от цифр в коматозный транс впадаю?

– Зачем же они тебя туда запихнули, если вы собирались уезжать из страны? – удивилась Вероника.

– Чтобы я после школы зря не болталась. Боялись, попаду под влияние улицы. – Марина пожала плечами. – От меня скрывали, что свалить отсюда собираются, чтобы я не расслаблялась. Только я не дура, глаза и уши вроде на месте. Что с них взять, с отсталых? Они уверены, я до сих пор думаю, что меня аист в клюве принес, – засмеялась она. – Вот отстой!

– Глядя на тебя, я бы на месте твоих родителей так не думала. – Ника хихикнула. – На девочку-конфеточку ты не похожа, скорее наоборот.

– Видела бы ты меня года два тому назад, не то что конфеточка – сплошной мармелад в шоколаде. Юбочки ниже колен, кофточки застегнуты под горлышко, белые носочки; короче, кошмарики на воздушном шарике.

– Что же с тобой произошло? Влияние Запада?

– На меня влиять бесполезняк, я – сама себе хозяйка. Шесть месяцев назад мне исполнилось восемнадцать, я стала совершеннолетней, значит, независимой. Раньше что – из дома выхожу, как послушная девочка, потом к подружке забегу, накрашусь, в ее шмотки переоденусь – и на дискотеку! А вечером, когда домой возвращаться нужно, снова к ней, и возвращаюсь уже умытая и с хвостиком.

– Боялась родителей?

– Не, я своих предков не боюсь, просто расстраивать их не хотелось, – объяснила Марго. – Они у меня ничего, нормальные, только отсталые малость. Что с них взять, с бывших комсомольцев? Трудное детство, кругом дефицит, зарплата по тарифу, и одеты все в одно и то же, как в униформе. Я ведь у них единственный поздний ребенок, предкам под полтинник уже, вот они и берегли меня как могли от тлетворного влияния улицы.