Так и не придя к единому мнению, мы вошли в травматологическое отделение больницы, у раздраженной санитарки выяснили, что у них действительно имеется «ничейный мужик с головой», то есть с черепно-мозговой травмой, узнали номер палаты и решительно протопали по коридору в указанном направлении.
– Можно? – сладким голосом пропела Ирка, не без изящества просовывая голову в шестиместную палату, набитую увечным народом преимущественно мужеского пола.
– Можно! – радостно заорал какой-то румяный больной с загипсованной ногой. Руки у него были в порядке, и он призывно замахал ими.
Мы вошли. Возлежащие на кроватях джентльмены разной степени физической ущербности воззрились на нас заинтересованно-выжидательно. Эх, зря я послушалась Ирку, и мы поленились, не подготовили себе легенду! Ну что теперь говорить?
– Комитет солдатских матерей, – брякнула я, не успев придумать ничего получше.
Ирка толкнула меня локтем: в самом деле, нашим воображаемым сыновьям никак не могло быть больше двенадцати лет!
– И жен, – поспешно добавила я.
Ирка уже высмотрела нашего найденыша.
– Как мы себя чувствуем? – Могучая, как атомный ледокол, она легко проложила себе дорогу среди скопления кроватей и тумбочек, подплыла к нашему незнакомому другу и засыпала его апельсинами. Я тащилась в кильватере, спотыкаясь о коварно разбросанные костыли – не иначе, как с целью увеличить количество пациентов травматологии.
– Ен неговорящий, – авторитетно объяснила бабулька, заботливо кормящая с ложечки старичка на соседней койке. Старичок морщился, но безропотно глотал. – Молчить, молчить, токо глаза таращить!
– Не, Павловна, он говорил! – мягко возразил божий одуванчик, шумно схлебнув с ложки варево. – Давеча вот бормотал чего-то…
– Шизик, – весело заявил жизнерадостный дядечка с ногой, приветствовавший наше появление.
– Как – шизик? – Ирка явно растерялась.
Я заглянула ей через плечо: наш приятель и впрямь ненормально таращил глаза, поминутно меняя направление взгляда. Теперь он уставился на меня. Взгляд у парня был если не безумный, то какой-то диковатый: встревоженный и одновременно умоляющий. В остальном он выглядел вполне приятно: хорошее открытое лицо, красивые серые глаза, из-под белой повязки выбивались темно-русые прядки волос, под тонюсеньким больничным одеялом, натянутым до шеи, угадывалось крепкое тело. «Атлетический тип, – подумала я, – не в моем вкусе, но Ирке должен понравиться. Если, конечно, он и в самом деле не шизик…»
– Шизик-физик, – пробормотал себе под нос молодой парень на койке у окна, вдохновенно щелкая переключателем маленького телевизора.
– Ну что, Саня, будет кино или нет? – обратился к нему весельчак с ногой.
– Не гони, – сквозь зубы проворчал озабоченный телемастер.
– А что доктор сказал? – спросила Ирка.
– Мне ничего, – хихикнул живчик в гипсе.
– А ничаво ен не сказал, милая, – подтвердила бабуля. – Так, буркнул шось себе под нос…
– Шось именно? – требовательно продолжала Ирка.
Бабулька развела руками, в последний момент убрав ложку из-под носа старичка, – тот так и остался ждать с раскрытым ртом.
– Ретроградная амнезия, – высокомерно сообщил интеллигентного вида мужчина из угла палаты, снимая очки и откладывая в сторону газету.
– О! – Мы с Иркой переглянулись.
Вот, значит, почему он лежит тут один, без жены и семерых любящих крошек! И, похоже, все такой же голый… Я посмотрела на Ирку – глаза у нее опасно сверкали.
– Шо? – Бабуля озадаченно смотрела на очкарика.
– Это значит, что он потерял память, – перевела я.
– Или слух! – вставил веселый хромой.
– Ага! – победно воскликнул парень с телевизором.
Аппарат пугающе затрещал, взревел диким мявом, и владелец техники поспешно приглушил звук. На экране крупным планом появилось дивное декольте, в него проворно скользнула ручка с наманикюренными коготками. На свет явился угрожающего вида пистолет.
– Твою мать! – непечатно восхитился весельчак.
– Фак ю! – сказал примерно то же самое с экрана голос по-английски, что гундосый синхронный переводчик за кадром стыдливо перевел как: «Черт возьми!»
Мужики заржали. А наш пострадалец вытянул шею, вперил взгляд в экран, открыл рот и тоже воскликнул:
– Фак ю! – Прононс у него был великолепный.
– Фу, срамники, – поморщилась бабуся.
– Ну вот! – радостно захохотал хромоногий. – А то – «немой», «глухой», «шизик»! Что надо, он понимает!
– Погоди-ка. – Озаренная сумасшедшей догадкой, я толкнула Ирку в толстый бок. – А ну, отодвинься!
Она послушно посторонилась, пропуская меня к больному. Я наклонилась, пристально посмотрела ему в глаза и спросила:
– Кто вы?
Взгляд пациента подернулся дымкой. Я ожидала этого и спросила по-английски:
– Ху ар ю?
– Та хоть ты, дите, не матюкайся! – не выдержала бабуля.
Я не обратила на нее внимания: мой больной весь просиял, схватил меня за руку и торопливо заговорил.
– Что он говорит? – Ирка нетерпеливо дергала меня за другую руку.
– Не пойму, очень уж быстро. – Я нахмурилась. Покачала головой и жестом остановила говорящего: – Вот из е нэйм? – Что значило: «Как вас зовут?»
Кажется, все присутствующие дружно уставились на загадочного типа. Он открыл рот, хотел было ответить, но что-то его остановило.
– Нэйм! – повторила я.
– Монте Уокер, – не вполне уверенно произнес больной.
– Монте Уокер?
– Монте Уокер, – подтвердил он и вдруг затарахтел, все ускоряя темп: – Монте Уокер, Кемаль ибн Юсуф, Филиппе де Ларедо, Гжегош Томба, Анна Рейзнер, Анри де Сов, Лолита Лопес, Николас Пирис…
– Хватит, хватит. – Я оборвала его. – Буду называть вас просто Монте, хорошо? Монте, велл?
– Велл! – кивнул Монте и поморщился.
– Тише, тише! – Ирка невежливо отпихнула меня и заботливо поправила повязку на его голове. – Не делай резких движений, Монтик!
Я спохватилась:
– Монте – это Ира.
Ирка зарделась и в смущении плюхнулась в изножие кровати Монте.
– Спроси его, как он себя чувствует!
– Хау ар ю? – послушно перевела я.
– О'кей. – Монте мученически улыбнулся, поджимая ноги.
– Он сказал: «Если эта толстая тетка встанет с моих ног, я буду чувствовать себя вполне прилично», – перевела я специально для Ирки.
– Не придумывай, – обиженно сказала она. – Я знаю, что такое «о'кей»! – Но с кровати больного все-таки встала.