– Да нет, не понимаю! Если она в этот момент мылась, то зачем включила фен? Перепутала его с душем? Нет, это не случайность, а… – и тут я прикусила язык.
Конечно же, я сразу решила, что Галку-Осению тоже убили – ведь это с ее рабочего компьютера, из салона «Изида» ко мне пришла шифровка со «страусиным» списком! Но зачем рассказывать об этом Настасье? Меньше будет знать – дольше проживет!
– Правду говорят в народе, сапожник без сапог, – продолжала между тем Настя. – Такая замечательная гадалка, будущее буквально по глазам предсказывала, уникальные вещи творила, даже на бизнес прогнозы делала, а себя не уберегла! Да и не только себя! Хотя, может быть, ты и права, не исключено, что история с феном – вовсе не случайность! Я думаю, как бы это не самоубийство было!
– Ты что? – Я содрогнулась. – Представляешь, какая это мучительная смерть? И вообще, с чего бы вдруг Галке руки на себя накладывать? Такая жизнерадостная, цветущая женщина, я же ее видела совсем недавно!
– Ага, верно, тогда она еще была цветущей и жизнерадостной, – согласно кивнула Настя. – А пару дней назад случилось страшное несчастье: у нее мужа убили.
– Разве у Галки был муж?
– Ну, муж он или не муж, я не знаю, фамилии у них разные, она – Воловяк, он – Усов, но жили-то вместе, и хорошо жили, дружно, я бывала у них в гостях…
Настя еще продолжала говорить, но я ее уже не слышала. У меня в голове ревела сирена пожарной тревоги, и словно набатный колокол ухал: Усов! Усов! Усов!
– Володя Усов? – на всякий случай переспросила я.
– Ага, – увлекшись рассказом, Настасья перестала картинно горевать, выдвинула ящик стола, выудила оттуда сникерс и захрустела им. – Володя Усов, точно. Веселый был мужик, балагур и анекдотчик, все время рассказывал какие-то занятные истории из своей жизни, лишь бы кто слушать согласился. И покладистый такой! Осения, бывало, рявкнет: «Вова, кончай лясы точить, нам по делу поговорить надо!», а он не обижается, скажет: «Молчу, лапочка, молчу!», сядет в уголочке с кроссвордом и черкает себе…
– Точно, – с трудом проговорила я, припомнив, что мне рассказывал об Усове Генка Конопкин. – Он за разгадывание кроссвордов даже призы от газеты получал…
– И за составление тоже, – кивнула Настя, доставая чашки и блюдца. – У них дома-то компьютера не было, так он у Осении в салоне часами сидел, сочинял свои крестословицы. Ты кофе будешь?
– Не буду, – непослушными губами вымолвила я, с трудом удерживаясь, чтобы не стукнуть себя по лбу.
Что же это получается? Я спешно ловила за куцые хвостики разрозненные мысли, чтобы выстроить их по порядку, как героев сказки «Репка»: бабка за дедку, внучка за бабку, Жучка за внучку – и так далее. Итак, зашифрованный список пришел ко мне из «Изиды». К компьютеру салона имел доступ любитель кроссвордов Усов, и он же болтался у пруда птицефабрики, с которой испарились страусы. И, как минимум, три поименованных в списке гражданина являются счастливыми обладателями все тех же страусов… На этом мои рассуждения зашли в тупик.
Ладно, попробуем с другой стороны. Усова убили, и его жена, хозяйка все той же «Изиды», погибла при весьма подозрительных, на мой взгляд, обстоятельствах… Ну и как же это все связать?
– Может, минералки выпьешь? – заботливый голос Насти вывел меня из тщетных и мучительных раздумий. – Что-то лицо у тебя странное, ты не перегрелась?
– Спасибо, нет, – ответила я. – Я, пожалуй, пойду домой.
Я слепо нашарила рядом свою сумку, поднялась с дивана и на негнущихся ногах вышла из редакторской, напрочь позабыв о том, что хотела позвонить Венечке.
Правы, правы были древние китайцы, утверждавшие, что нельзя запретить себе думать о белой обезьяне! Во всяком случае, я лично, сколько ни пыталась, не могла выбросить из головы этого белокурого примата. Только велю себе не думать о ней, как она прочно поселяется в моем воображении, прямо-таки прописывается на постоянное место жительства! Ест, спит, болтается, держась хвостом за ветку на пальме, а еще пляшет, крутит хулахуп – и при этом все время издевательски гримасничает!
Ну и что? – спросите вы. Отвечу: не в обезьяне дело, это всего лишь аллегория. Просто мне очень трудно заставить себя не думать о том, что меня заботит, хотя я точно знаю, что мое подсознание решает задачки гораздо лучше, чем сознание. Бывало, не могу вспомнить какой-нибудь факт, найти решение трудного вопроса или просто подобрать свежую рифму, загоню проблему в подсознание, там она потихоньку вызревает и через день-другой всплывает на поверхность полностью оформленная. Очень удобно!
Но нынешняя белая обезьяна никак не желала тонуть в моем подсознании. Она бешено сопротивлялась, хватала меня за руки, отчаянно верещала и металась по моим мозговым извилинам, сшибая более-менее стройно организованные мысли – так, что в конце концов я вообще перестала соображать и тащилась в Иркины пенаты на автопилоте, благо исправно функционирующий мозжечок позволял еще сохранять равновесие и переставлять ноги.
А сильно пересеченная местность на дальних подходах к Иркиному дому может поспорить с настоящей полосой препятствий! За кольцевой дорогой, формально отделяющей высотки Пионерского микрорайона от частной застройки, плотно стоят противотанковые надолбы бетонных гаражей, за ними тянется чахлый лесок с крайне неровной почвой, потом – полоса отчуждения железной дороги, затем сами рельсы в два ряда, снова реденький замусоренный лесок – и только после этого собственно поле, отведенное под застройку. Конечно, будь у меня машина, я в пять минут докатила бы до дома в объезд, а так волей-неволей приходилось совершать марш-бросок. Это в послеполуденное-то пекло, когда в тень забились не только люди, но даже степные суслики!
Обливаясь потом, я свернула с дороги и углубилась в узкий проход между двумя бетонными гаражами, на минуту оказавшись в густой прохладной тени. Впрочем, легче мне не стало, наоборот: выйдя на свет, я ослепла, как сова, и на какое-то время совершенно потеряла ориентацию. В результате человека, возникшего передо мной так внезапно, словно он вынырнул из-под земли или с неба упал, я даже не разглядела, успела только увидеть, как темный силуэт протянул ко мне руку, машинально сказала: «Здрасьте!» – и вдруг ни с того ни с сего потеряла сознание.
План физического устранения неуязвимой журналистки, разработанный хитроумным Мелюзгавриком, был прост, как все гениальное, и помешать его воплощению могло только одно обстоятельство: возвращение бабы восвояси не пешим ходом, а на каком-нибудь попутном транспорте. Предотвратить такой расклад не было никакой возможности, оставалось только надеяться, что этого не случится.
После полудня братья Милосские выдвинулись на заранее подготовленную позицию. На плоской крыше крайнего в ряду бетонного гаража была раскатана туристическая «пенка» и поставлен термос с холодной минералкой. Шлепнувшись животами на подстилку, Мелюзгаврик и Бармалютка как простыней накрылись сверху сверкающей, точно зеркало, солнцезащитной шторой и распределили вахты. Первый час с биноклем в руках бдил Мелюзгаврик, а Бармалютка спал, потом наоборот. Было очень жарко, тихо, сонно, в траве у подножия гаражей стрекотали цикады, крайне редко внизу пробегали истекающие потом пешеходы, дважды мимо бодро прогромыхала электричка – как с удовлетворением заметил Мелюзгаврик, точно по расписанию.