Пальцем я некультурно, но точно указала, куда именно нужно смотреть. На веревке, натянутой между двумя столбами ограждения палисадника под окнами моей квартиры, приметными флажками висели детские штанишки и маечка. Одежки, вывешенные на просушку ранним утром, высохли до фанерной твердости.
Людочка судорожно вздохнула, и я поняла, что она узнала трикотажный комплект своего сынишки. Надо было ковать железо, пока горячо. Я выхватила мобильник и набрала свой собственный домашний номер:
– Кыся?
– Твой Кыся дрыхнет без задних ног, – приглушенным голосом ответила Ирка. – Улегся в детской переваривать курочку. Говори, что нужно?
– Приведи малыша в кухню, – велела я, нарочно не называя имен.
На улице было еще светло, но в кухне горела электрическая лампа. Через несколько секунд в освещенном помещении появились два человека: один большой, второй маленький. Маленький немедленно вскарабкался на табуретку, с нее залез на обеденный стол и с удобством устроился на широком подоконнике. Я знала, что так и будет, потому что кухонный подоконник – это любимое Масино посадочное место. Если предоставить ребенку свободу выбора, он обязательно устроится в одном ряду с цветочными горшками и свесит ноги на стол.
– Дюшка! – прошептала Людочка.
Я коварно ухмыльнулась и лишний раз похвалила себя за неиссякаемую изобретательность. Когда мы переехали в двухкомнатную квартиру из однокомнатной, у меня не было лишнего комплекта штор, и лишних денег после ремонта тоже не имелось, поэтому я вдохновенно смастерила занавеску для кухонного окна из подручных материалов. Пришила к краю платка-парео длинные петли из шерстяной пряжи, нацепила полупрозрачное полотнище на деревянную палку от швабры, а ее закрепила над окном на золоченых крючках. Получилось потрясающе стильно и оригинально, все наши гости в один голос восторгались моим платочно-шваберным шедевром, так что я не стала заменять его ничем другим. И вот теперь занавесочка снова заслужила аплодисменты! Она не была непроглядной, но и прозрачной тоже не была. Сквозь тонкую ткань с черно-оранжевым геометрическим узором четко просматривался силуэт сидящего на подоконнике ребенка, можно было в общем рассмотреть его одежду, прическу, но не разглядеть черты лица. Впрочем, Мася и не собирался поворачиваться лицом к окну. Он слямзил со стола сахарницу и был всецело поглощен процессом ручной добычи из нее сладкого песка. Со спины же Масяню легко было принять за Андрюшу Петрова, я еще тогда, когда впервые увидела фотографию Людочкиного сынишки, заметила, что наши малыши похожи: примерно одного возраста, оба крепенькие, толстощекие, с круглыми головами и стрижкой «ежиком». А вывешенный в палисаднике Андрюшин костюмчик должен был окончательно убедить Людочку, что это ее мальчик сидит на подоконнике в чужом доме.
Я обернулась и поманила пальцем Лазарчука, высунувшегося из сиреневого куста, а потом сказала Людочке:
– Видите, с вашим Дюшкой все в порядке. Если, конечно, не считать того, что он находится в плену, вдали от родного дома и любимой бабушки.
– Отпустите его! – голос Людочки окреп, в нем появилась твердость. – Пусть Дюшку возьмет Вадик, я ему доверяю, а я сдамся, кому хотите!
– Вот ему. – Я посторонилась, пропуская подоспевшего Серегу.
– Капитан Лазарчук! – представился он, растопырив перед глазами Людочки свое служебное удостоверение.
Щелкнул книжечкой, спрятал ее в карман и вопросительно взглянул на меня.
– Вот эта женщина желает добровольно сдаться властям, – объяснила я. – Людмила Ивановна, вам слово!
– Я пришла с повинной, – сказала Людочка. – Хочу признаться во всем.
Взгляд ее не отрывался от силуэта ребенка на подоконнике. Я снова задействовала мобильную связь и велела Ирке вывести малыша в подъезд.
– Явка с повинной? – повторил капитан Лазарчук.
Он вновь уставился на меня, но я сделала непроницаемое лицо, сделала шаг в сторону и попросила Вадика присоединиться к нам.
– Привет! – сказал он, протягивая руку Лазарчуку.
Старые знакомые, Вадик и Серега обменялись дружеским рукопожатием. Людочка удивленно приподняла брови, и я поспешила вернуть пьесу в русло сценарного плана. В доме как раз хлопнула металлическая дверь: это Ирка с Масяней вышли из квартиры. Нельзя было допустить, чтобы Людочка увидела ребенка при ярком свете, она бы враз передумала сдаваться! Последний акт спектакля следовало разыграть в темном подъезде.
– Вадик, ступай в подъезд и возьми ребенка, – скомандовала я таким жестким голосом, что приятель безропотно подчинился.
– Капитан Лазарчук, уводите арестованную!
– Она еще даже не задержанная! – проворчал Лазарчук. – А это еще зачем?!
Он только сейчас заметил, что у Людочки связаны руки.
– Уводите ее, живо! – рявкнула я, краем глаза заметив, что Мася тянет дядю Вадика вниз по ступенькам.
– Самодеятельность! – буркнул капитан, жестом приглашая Людочку следовать за ним.
Поскольку взять девицу за руку Серега не мог, он повел ее к машине, приобняв за плечи. Я расценила это как наглое злоупотребление служебным положением, но удержалась от замечания. Пусть хоть на руках ее несет, лишь бы побыстрее! К счастью, свой транспорт Лазарчук нахально припарковал в двух шагах от нашего подъезда, так что уже через несколько мгновений Людочка была препровождена в машину. Потрепанный капитанский «Москвич» двинулся, вошел в поворот на улицу… Людочка оглянулась как раз в тот момент, когда Вадик, Ирка и раскачивающийся на их руках Масяня выдвинулись из подъезда, как самоходные качели. Я понадеялась, что дородная фигура Ирки в значительной степени закрыла Людочке обзор и помешала разглядеть подставного «Дюшку».
Прощально посигналив, «Москвич» скрылся за углом.
– Уф-ф-ф! – выдохнула я. – Кажется, получилось!
Вместе с воздухом из меня вышла вся энергия, и я сразу почувствовала себя спущенным воздушным шариком, такой маленькой мятой тряпочкой.
– Что именно у тебя получилось? – спросила любопытная Ирка.
– Вопросы позже, ладно? – попросила я.
– А где Людочка? Где Серега? – заозирался Вадик.
– Позже, – повторила я.
– У тебя йод дома есть? – спросил подошедший Петя Белов. Он болезненно морщился и прихрамывал.
– Позже! – У меня заело пластинку.
– Как это – позже, ты с ума сошла, да я кровью истеку! – обиделся Петя. – Меня кот, ж-животное, за ногу цапнул! Умру от кровопотери – и привет!
– Всем привет! – радостно воскликнул, выйдя из подъезда, взлохмаченный спросонья Колян. – Меня разбудили какие-то крики. Что тут было? По какому поводу общий сбор?
– Все! – устало объявила я. – Сил моих больше нет! Я сейчас умру!
Патетически сообщив миру о своей скорой кончине, я развернулась и побрела в подъезд, чтобы умереть с комфортом, дома.