Зямино мечтательное настроение вмиг исчезло, на смену ему пришла тревога. «Пантюхинцы! – испуганно подумал он. – Узнали, что я здесь, и пришли запугивать! Или бандиты? Узнали, что я здесь, и решили добить!»

В этот момент под Зяминой палатой, в окне «дежурки» на третьем этаже, погас свет. Вика Прошкина выпрыгнула из-под березы, путаясь ногами в полах длинного плаща, перебежала открытую площадку пустой автостоянки и тугим злобно гудящим смерчем влетела в открытую дверь приемного отделения.

Зяма отпрянул от окна и схватился за сердце. Не придумав лучшего способа укрыться от неведомого врага, он в два прыжка подскочил к своей кровати, бухнулся в койку и накрылся с головой покрывалом, превратившись в большой бесформенный узел.

Тихий скрип двери заставил его содрогнуться.

– Козюляр Кузнецов? – услышал Зяма сквозь редкое больничное покрывало. – К вам пришли!

– Кто?! – пискнул Зяма.

– Сказал – друг!

Зяма приспустил простыню, как чадру, открыв верхнюю половину лица, и довольно ехидно сказал:

– Знаю я таких друзей!

– Ага, и он сказал, что знаете! – обрадовался желтолицый дядька с забинтованной головой.

Зяма успел заметить, что на дядьке больничная пижама, и это его чуточку успокоило. Вряд ли пантюхинцы или бандиты стали бы так старательно маскироваться на местности!

– Ваня его зовут, – сказал желтолицый. – Ваня Горкин.

– Ха-ха! Так я и поверил! – Зяма поджал ноги и отполз в кровати подальше к стене. – Ваня Горин уехал за город к лошадям!

– А конь его знает! – пожал плечами смущенный дядька. – Щас спрошу!

Желтолицый вышел и торопливо зашаркал тапками по коридору. Зяма обеспокоенно прислушивался, одновременно пытаясь соображать. Интересно, кто это придумал назваться именем его лучшего друга? Конечно, то, что Ваня Горин – закадычный приятель Зямы, ни для кого не секрет. Но как это коварно! Сказаться другом, чтобы подобраться поближе и… И – что? Убить, покалечить, похитить? Зяма не представлял, каковы могут быть намерения злоумышленника, но он видел тьму голливудских кинофильмов, в которых подлые убийцы настигали недобитых героев в больницах и госпиталях. Он испугался. Зяме еще никогда не приходилось умирать, и участвовать в собственной смерти ему совсем не хотелось. Зяма уже начал подумывать, а не выбраться ли ему на подоконник, чтобы попытаться уйти от преследователя по фасаду здания в эффектной манере человека-паука.

– Слышь, Козюляр! – позвал неслышно вернувшийся Желтолицый. – Велено тебе передать, что пришел хорошенький!

– Хорошенький? – обрадованно повторил Зяма.

Ему вмиг полегчало: он поверил, что его спрашивает настоящий Ваня Горин. «Хорошеньким» того называли девчонки на первом курсе Университета искусств. Ване глупенькое прозвище немного льстило, и он даже использовал его как псевдоним – подписывал так свои талантливые карикатуры на тех же девчонок. Было это, по Зяминым ощущениям, сто лет назад. По нынешним временам кличка «Хорошенький» звучала компрометирующе. К счастью, общеупотребительным прозвище не стало, и крайне немногие люди знали, что оно вообще когда-то применялось к мужественному экстремалу Ивану Горину.

– Иду! – Зяма заторопился прочь из палаты.

За дверью, ведущей из отделения на лестницу, бубнили голоса.

– Слышь, хорошенький! – приставал к морщащемуся Горину желтолицый дядька. – Вы, педики, непьющие или как? Я ж думал, я зачем Козюляра бужу? Я думал, мы на троих сообразим!

– Сообрази за троих! – предложил Ваня, вынимая из кармана плоскую походную фляжку.

– О, коньячок! – обрадовался Желтолицый.

Не теряя ни минуты, он с трофейной фляжкой в подрагивающей от нетерпения руке ушлепал в отделение.

– Служба спасения! – улыбнулся Ваня бледному от переживаний Зяме. – Я подумал: может, тебе помощь нужна? Ты вообще как, в порядке?

– Вытащи меня отсюда! – попросил тот, прислушиваясь.

Вверх по лестнице грохотали чьи-то торопливые шаги. Не зная, что это ревнивая Вика Прошкина спешит застукать неверного мужа, Зяма забеспокоился о собственной безопасности. В конце концов, не привиделась же ему пугающая фигура в шляпе и плаще! Да, пожалуй, лучше будет переместиться из больницы в какое-нибудь тайное место. И координаты его сообщить только своей мисс Холмс – дорогой сестре Индюхе.

Горин молча подтолкнул призадумавшегося друга к лифту.

– А как же катание на лошадях? – вспомнив свое общение с горинским автоответчиком, спросил Зяма, когда кабинка с треском и жужжанием поползла вниз.

– На каких лошадях? – Ваня не сразу понял, о чем идет речь. Сообразив же, усмехнулся и успокаивающе сказал:

– Вот сейчас и покатаемся! У меня в автомобильном моторе прорва лошадиных сил!

– Ты на машине? – оживился Зяма. – Так, дай-ка я подумаю…

И он погрузился в мысли о том, где бы устроить штаб-квартиру Ватсона в изгнании.

Глава 4

Я проснулась поздним утром и, едва открыла глаза, как поняла, что меня переполняет чувство. Причем чувство это было вовсе не романтического характера, совсем наоборот: меня обуяла жажда мести.

– Убью заразу! – угрожающе прошептала я, вспомнив давешнюю коварную старушку.

Впрочем, она вполне могла оказаться и не старушкой вовсе. Ведь голос, который я слышала в телефонной трубке и потом на пустыре, был молодым и звонким, а фигуру дамы, спихнувшей меня в люк, я не разглядела. Запомнила только широкополую шляпу, а это разве примета? Летние шляпы размером с тележное колесо кто только не носит, наша мамуля, например. Кстати, это подражательство мне кое-что напоминает! Помнится, какая-то криминальная личность, предположительно – женского пола, явилась в «Мегаполис» в мамулиной блузке!

– Не исключено, это одна и та же особа с преступными наклонностями и тягой к ношению чужих предметов одежды! – постановила я.

– Ты про Барклая говоришь? – продирая глаза, спросил разбуженный моими словами Денис.

– Вообще-то нет, – ответила я, спрыгивая с кровати. – А разве у твоего пса есть преступные наклонности?

– Скорее, суицидальные, – пробормотал Денис. – Ты куда собираешься?

– Куда? – я задумалась.

С учетом обещания, данного моему рекламно-розыскному директору Михаилу Брониславовичу, я должна была без промедления засесть за компьютер и написать статью о телевизионном супер-шоу с участием группы «Смывки» и неизвестного антифаната-камнеметателя. В то же время, с учетом ультиматума, поставленного нам с Зямой пантюхинскими орлами, мне следовало активизировать деятельность по поиску шкафа – хельгозаменителя. То есть сесть на телефон и предметно пообщаться с теми экс-фабрикантами музыкальных инструментов, которые еще не были охвачены нашим вниманием. Кто страшнее? Кого мне больше бояться – шефа или пантюхинцев? Михаил Брониславович, если верить моей интуиции, может уволить меня без выходного пособия. Пантюхинцы, если верить Зяме, могут зарыть меня заживо. Прям хоть разорвись!