Оказавшись лицом к лицу со стражником, Энхед сказала, что принесла глиняные таблички с записанными на них просьбами к богам и хочет оставить их в храме Шамаша. Тот даже не шелохнулся. Его лицо было каменным, словно стены, окружавшие святилище.
Тогда она, сама не понимая, что делает, распахнула накидку и показала «звезду». В то же мгновение стражник вскинул брови в изумлении, отступил и… дал ей дорогу.
«Почему ты не сказала мне, как я узнаю того, кто стережет дракона? – мысленно взывала она к Асне. – Где мне искать его? По каким приметам я отличу его от других жрецов и паломников?»
Вереницы женщин, несущих зажженные факелы, обтекали ее с обеих сторон и спускались куда-то в подземелье. Энхед сунула руку под накидку, сжала «звезду» и только решилась попросить помощи у Небесной Владычицы, как перед ней возникло укоризненное лицо беженки. «Твои желания исполнены! – воскликнула та. – Ты богата, у тебя будет муж, а потом и дети. Они легко появятся на свет один за другим, вырастут здоровыми и пригожими. Не испытывай более судьбу!»
– Я не имею права обращаться к богине… – прошептала Энхед, и в груди у нее все заледенело. – Иначе дракон заберет мою душу!
Отовсюду, с четырех сторон, раздались заунывные песнопения, сопровождаемые переливами арф. Арфистки в сердоликовых бусах окружили Энхед… или это все ей чудилось? Они ударяли по струнам, и те отзывались серебристыми звуками, погружая ее в странное забытье… Динь-дилинь… динь-дилинь…
Ее дыхание стеснилось, в глазах потемнело. Она перестала видеть и слышать, ноги ее подкосились, и все исчезло: и вымощенная плитами площадь, и башня, и женщины с факелами, и арфистки… Ночное небо отверзлось, подобно створкам раковины, и перед Энхед вдруг развернулись жуткие и вместе с тем великолепные картины: падение Вавилона, огонь, страшные разрушения, башня Этеменанки в руинах, бесславный закат тысячелетней империи, ветер, пески, луна над безжизненными холмами…
Видения заворожили ее. Энхед не чувствовала, как к ней приблизилась укутанная в темную накидку фигура, склонилась, сняла с ее шеи «звезду» и растворилась в толпе.
Очнувшись, Энхед долго не могла сообразить, как она очутилась на тесной улочке, зажатой с двух сторон стенами домов. Она сидела на земле, прислонившись спиной к глинобитному забору; в голове шумело, налитое тяжестью тело отказывалось слушаться. Где-то горели огни, жарилось мясо на углях – жители Вавилона праздновали «брачную ночь» своих богов…
Картины будущего исчезли из ее памяти, оставив после себя острое сожаление. О чем, о ком жалела она? Тоскливая боль пронзила сердце Энхед. Все, все в этой жизни бренно и тщетно. Богатство, любовь к мужчине, дети, мирная радость в окружении близких… все минет, просочится, как песок сквозь пальцы, развеется… Придет время умирать. Умрет она, умрет ее возлюбленный, умрут ее дети… и дети детей… умрет даже незыблемый Вавилон… Все пройдет! Неужели ничего не останется? Совсем ничего?
– Почему я не попросила у богини бессмертия? – в отчаянии прошептала Энхед. – Или великой мудрости, которая поможет мне понять жизнь и принять ее без ропота? Я совершила страшную, непоправимую ошибку. Ради благ земных пренебрегла благами небесными… О, Царица Неба, крепко привязана я к горю! Ты поразила меня, сделала больной, согнула, как одинокий стебель тростника… Я не могу сама по себе достичь разумения! Суждено мне лить слезы день и ночь! Утиши гнев твой, услышь моление мое… воззри на меня с милостью… не отворачивай от меня лица твоего!..
Невольно пришли ей на ум сцены из храмовой мистерии о великом Гильгамеше… [14] Сама лучезарная Иштар предлагала ему свою любовь, обещала, что «перед ним преклонятся цари, господа, князья… из городов и стран будут нести ему дары», – но прекрасный герой отвергает ее посулы. Он постиг тщету земных удовольствий и стремится к иной доле – обрести вечную жизнь в садах богов, где «вместо плодов родятся драгоценные камни» и прозрачное море непрестанно набегает на золотой песок…
Энхед плакала и стенала до утра, пока не стихли ритуальные песни, не догорели огни, и свет факелов не сменили первые розовые лучи восходящего солнца…
* * *
Москва. Наше время
Получив у Леонтия, который остался в семье за старшего, полномочия вести расследование дальше, Астра встала перед выбором: с кем первым побеседовать. У нее появилось ощущение цейтнота, как у шахматиста, исчерпавшего лимит времени – надо было делать ход, но немедленно, без обдумывания.
– Куда ты торопишься? – беззаботно улыбался Матвей. – Составь список подозреваемых, и мы поговорим с ними по очереди. Кто-то обязательно себя выдаст.
– Смерть Нелли не последняя…
– Если даже и так, у тебя есть другое предложение?
Предложений не было, и Астра, насупившись, велела ему ехать к Леонтию домой.
– Он позволил тебе допрашивать собственную жену?
– А куда деваться? Сын профессора дал мне карт-бланш.
– Полную свободу действий? – присвистнул Матвей.
– Единственное условие – постоянно держать его в курсе дела. И не делиться информацией с официальным следствием. Пусть сами землю роют!
– Это сокрытие улик…
– Какие улики? Я хочу просто поговорить с людьми, посмотреть им в глаза, – возразила Астра. – Прощупать их настроение, понять, чем они дышат…
– Думаешь, этого будет достаточно?
Он свернул во двор, усаженный маленькими деревцами. Темнело. Номера домов терялись в синеватом сумраке. Наконец, Матвей нашел нужный и с трудом втиснулся со своим «Пассатом» между «Волгой» и «Маздой».
– Ты иди, а я тут подожду.
Астра, занятая нелегкими мыслями, зашагала к подъезду.
Эмма Ракитина оказалась упитанной крашеной блондинкой с приятными, но несколько вульгарными чертами лица. Она не удивилась приходу Астры.
– Муж позвонил мне с работы, предупредил о вашем визите.
– Странно, я не говорила, что сегодня же пойду именно к вам…
– Он и не утверждал, что сегодня.
Со слов Леонтия Астра знала, что его жена взяла отгулы. Причина более чем уважительная: семейная драма.
Эмма пригласила ее в гостиную, где стояли диваны, стол и стенка из ореха. Женщина выглядела уставшей, измотанной. Ее атласный домашний халат салатового цвета был обильно отделан рюшами, ноги утопали в мягких тапочках.
– Я должна отвечать на ваши вопросы? – простодушно осведомилась она. – На любые?
– По возможности.
– Вы согласовали это с мужем?
– Да, разумеется. Можете ему позвонить.