– Да, но… у вас, я слышала, особый метод.
– Никаких сверхъестественных фокусов типа сеансов «ясновидения» и прочей чепухи не будет, – прямо завила Астра. – Мой метод прост и опирается на обычную наблюдательность и правильные выводы. Один и тот же факт можно истолковать по-разному.
Ракитина машинально кивала, не выпуская из рук чашечку с кофе. Она настроилась на более проникновенный разговор, и тон Астры привел ее в замешательство.
– Я не хочу поднимать бурю в стакане воды, – медленно произнесла она. – Возможно, мои домыслы и страхи не имеют под собой почвы.
– Если вы предпочитаете гадание на кофейной гуще, я дам вам адрес одной компетентной женщины. Жрица Тэфана практикует «лунную магию», ее салон пользуется популярностью.
Ракитина поставила чашку на столик и закусила губу. В словах собеседницы прозвучала смесь иронии и снисходительной вежливости. Нелли Никодимовна сама разговаривала подобным тоном с молодыми неопытными сотрудниками.
– Нет уж, увольте… – через силу пробормотала она. – Давайте прибегнем к эмпирике. [3] Моя работа приучила меня доверять прежде всего результатам наблюдений. В этом мы с вами сходимся.
– Тем лучше. Итак, я вас слушаю…
Ракитина собралась с духом и начала излагать обстоятельства, в которых она оказалась то ли по воле случая, то ли став жертвой слишком развитого воображения.
– Этим качеством провидение наделило нас всех!
– Кого вы имеете в виду? – уточнила Астра.
– Отца, брата и меня, разумеется. Мы все творческие личности, каждый по-своему. Даже в моем увлечении химией сыграло роль превращение одних веществ в другие, удивительные изменения их свойств. В детстве я зачитывалась средневековыми мистиками, представляя себя алхимиком, сидящим в подвале мрачного замка, среди тиглей и реторт, и колдующим над получением философского камня.
– С помощью которого можно превращать обычный металл в золото и исцелять любые болезни?
– Да…
Ракитина улыбнулась – впервые за все время разговора. Улыбка у нее была мечтательная… и закрытая, с сомкнутыми губами.
– Вам удалось получить его?
– Шутите?
– Отнюдь! Я сама бьюсь над загадкой философского камня, только мои опыты происходят в мыслях…
Это лирическое отступление растопило лед между ними: Нелли перестала излучать настороженность и напряжение, Астра тоже расслабилась, вся погрузилась в историю семьи Ракитиных.
– А ваша мама? Она чем увлекается? Пишет стихи? Играет на рояле?
– Мама умерла, когда мне было четыре года, а брату пять… Мы погодки.
– Простите…
– Да нет… боли я давно не чувствую. В сущности, я маму почти не помню. Не знаю, как брат, а у меня остались смутные картинки из детства… мама за роялем… мама склоняется над моей кроваткой, прикасается ладонью к моему воспаленному лбу. Она была очень красивая! Жаль, что ее внешность не передалась мне.
Ракитина сказала это без всякого кокетства, не ожидая, что Астра начнет уверять ее в обратном, не напрашиваясь на комплимент. Просто отметила, как данность.
Детям, рано потерявшим отца или мать, присуще идеализировать их образ. Видимо, не избежала этого и Нелли.
– Порой мне кажется, что и эти скудные воспоминания я придумала! – с горечью воскликнула она. – Мама ушла от нас с братом, вот и все… она нас бросила. Но мы ее простили и продолжаем любить…
– Она чем-то болела?
– Отец говорил, что она умерла от аппендицита. Ее не смогли спасти. Знаете, а ведь вы угадали! Она действительно умела играть на рояле и сочиняла неплохие стихи. Ее инструмент до сих пор стоит в нашей квартире… вернее, в квартире отца. Мы все живем отдельно, слава богу…
– Вы читали ее стихи?
– Нет! Отец сжег все мамины вещи… после ее смерти. В том числе и тетради. Говорит, не мог смотреть на них, слишком сильные страдания они ему причиняли. По малолетству мы ему верили. Он был для нас непререкаемым авторитетом… пока не женился второй раз. Привел в дом мачеху, представляете?
Она подняла на Астру глаза, полные «справедливого» негодования, но та ее не поддержала, и Ракитина спохватилась, спряталась в свою раковину, как улитка.
– Конечно, он должен был ходить на работу, оставлять нас с кем-то, чтобы быть спокойным. Отец уделял больше внимания науке, чем семье.
– Он тоже химик?
– Нет, что вы. Его специальность – искусствознание. Разные разделы. Сначала он занимался литературоведением, потом перешел на живопись – социалистический реализм в творчестве советских художников и все такое. Защитил диссертацию, стал профессором. Когда эта тематика потеряла актуальность, он несколько лет преподавал в Академии художеств смежные предметы, в общем, выживал.
– А сейчас?
– Отец посвятил себя тому, что по-настоящему его интересовало, – искусству древней Месопотамии. В его кабинете уйма книг о Вавилоне, Ниневии, ассирийских царях, клинописных табличках… Вместо сказок он рассказывал нам с братом о висячих садах Семирамиды и Вавилонской башне.
Девушка, одетая в широкое цветное платье и шаровары, готовила кофе по-турецки и разносила его посетителям. Людей прибавилось, теперь в зале почти все столики были заняты. Молодые парни, по-видимому студенты, заказали кальян.
– Что же вас беспокоит? – спросила Астра, когда девушка вернулась за стойку.
Из-за ширмы в углу, отведенном для курения, поплыл сладковатый кальянный дым.
Нелли морщилась и молчала. Астра ее не торопила, пусть собирается с мыслями.
– Не люблю курящих…
– В вашей семье никто не курит?
– Никто, – покачала головой Ракитина. – Кроме Эммы. Это жена моего брата. Он пытался отучить ее от сигарет, а потом смирился. Терпит! Куда деваться?
– Вы с ней дружите?
– Дружу? – Она поджала губы. – Мы родственники. Поддерживаем хорошие отношения. Стараемся…
– Вам не нравится Эмма?
– Я ее выслушиваю. Она иногда жалуется на брата, а я не их тех, кто обсуждает других за глаза.
– Поэтому вы смущены и не решаетесь признаться, в чем проблема?
– Отчасти. Мне сложно говорить о родных людях…
Румянец на щеках Нелли стал ярче, – она покраснела от внутренней борьбы. С одной стороны, она предпочитала не выносить сор из избы, с другой – вынуждена это делать.
– Но вы ведь пришли сюда, чтобы поделиться наболевшим?
– Да… я… видите ли…
Астра выразительно посмотрела на часы.
– Я отнимаю у вас время?