– Соскучился… Ты где была?
– Что за допрос? Гуляла… Теперь вот иду домой. Жарко…
Раскаленные за день дома и асфальт делали город душным, пыльным. Даже сумерки не давали облегчения.
– Покатаемся? – он вышел и распахнул перед ней дверцу. – В машине кондиционер. Поболтаем…
– О чем?
Когда Игорь не знал, что ответить, он задавал встречный вопрос:
– Ты ужинала? Может, сходим куда-нибудь, поедим?
– Я ем дома. Не каждый может себе позволить питаться в ресторанах.
– Я угощаю!
– Спасибо, не надо. Зачем тратиться?
– Для тебя мне ничего не жалко. Кстати, мы классно смотримся: ты – в черном, я – в белом. На нас будут бросать завистливые взгляды…
Он ненавидел себя за плоские реплики, за пустоту, которая стояла за ними.
Уля не садилась в машину, но и не уходила, словно заставляя себя играть заданную роль. Тарханин чувствовал, что начинает ей нравиться. Она боролась с этой нежданной симпатией…
Он говорил бессмысленные слова, чтобы удержать ее.
– На тебе вечернее платье! – заметил он. – Собираешься в театр? Или на вечеринку? Возьми меня с собой. В качестве эскорта.
– Ты ничего не понимаешь, – покачала она головой. – Я иду домой, а не из дому.
Ее волосы были уложены в пышный валик. Слабый аромат средства для укладки смешивался с духами и потом. Будь ее платье другого цвета, под мышками виднелись бы мокрые пятна. Это был запах ухоженного чистого тела, которое поддерживало здоровый теплообмен.
«Неужели даже запах может измениться? – подумал Тарханин. – Я помню аромат юности, а теперь мы оба зрелые люди…»
Он сделал открытие: запах человеческого тела неповторим и врезается в память наряду со всеми остальными особенностями женщины.
– Где твой фотоаппарат? – с глупой улыбкой спросил он.
– Я сегодня не работала… У нас случилось несчастье. Умерла соседка, тетя Тоня. Мне поручили заказать кое-что для похорон.
Тарханин невольно бросил взгляд на окна первого этажа.
– Ты знаешь, где она жила? – удивилась Уля.
– Нет…
– Значит, догадался. Тетя Тоня помнила меня ребенком, иногда они с мамой закрывались на кухне и долго-долго разговаривали… – На ее переносице залегла горестная складка, но глаза остались сухими. – Не могу плакать. После мамы как отрезало.
– А отчего она умерла?
– Кто, мама?
– Соседка.
Ульяна повернулась в сторону подъезда и вздохнула:
– Упала с лестницы, ушиблась головой… и все. В ее возрасте кости становятся хрупкими… Ужасно жалко.
– Кто-нибудь видел, как это произошло? – отчего-то заинтересовался Тарханин.
– Кажется, нет… Я не знаю. Ее нашли уже мертвой… Вызвали «Скорую», милицию…
Он подумал, что черное платье Ули – траурное, а не вечернее.
– Тетя Тоня любила смотреть в окно, – зачем-то сказал он.
– На что ты намекаешь?
– Она видела нас с тобой… других… кто приходит, кто уходит… какие машины стоят во дворе…
Молодая женщина вспыхнула, первым ее побуждением было оттолкнуть Тарханина и уйти. Собственно, она давно могла бы это сделать.
– Все старушки обожают следить за соседями, – поспешил добавить он. – В каждом доме есть своя «тетя Тоня», а то и не одна.
Какой-то опасный азарт овладел Тарханиным. Ему хотелось довести бывшую возлюбленную до срыва, до дерзкой, возможно, грубой выходки. Пусть она обругает его, ударит. Все лучше, чем эта непроницаемая маска, которую она надела.
«Вдруг ты ошибаешься? – гундосил внутренний оппонент. – И то, что ты принимаешь за маску, как раз и есть ее истинное лицо? Лови момент! Заставь ее выйти из образа, если это образ. Или убедись, что имеешь дело с той самой женщиной, которая похитила твое сердце!»
«Хуже, – признался Тарханин. – Она завладела моей душой…»
– Тетя Тоня жила на первом этаже, – многозначительно произнес он, глядя на Улю. – С какой же лестницы она упала? Надеюсь, не со стремянки?
– Там есть лестница…
– Десять ступенек, ведущие из парадного на площадку?
– Да… у нее закружилась голова… вероятно…
– Угу, – скептически кивал он. – Угу… Так я не понял, она поднималась или спускалась?
– Говорят, спускалась… в темноте… могла оступиться…
Их разговор походил на диалог следователя и преступника. Тарханин как будто обвинял, а Ульяна оправдывалась.
– Разве в подъезде нет света?
– Вообще-то был, но вчера вечером…
– Лампочка перегорела? – подсказал он.
– Н-не знаю… – смешалась она. – Дети могли разбить из баловства, подростки… Или перегорела. Что здесь такого?
Тарханин, игнорируя ее вопрос, усмехнулся:
– Трагическая случайность, значит…
– Похоже… – Ульяна нервно пожала плечами и переложила сумочку из одной руки в другую. – К чему ты клонишь?
– Зачем больной старушке поздно вечером понадобилось спускаться по лестнице?
– Она всегда выходит… выходила… кормить бездомных котов…
– В одно и то же время?
– Примерно…
– Кто об этом знал?
– Все…
– Ты тоже знала?
– Я? – Ульяна отвела глаза и повесила сумочку на локоть. – Нет, я редко выхожу из дому в такое время… Я по вечерам работаю. Я сова!
«Сходится. Та Уля тоже допоздна сидела за уроками, – механически отметил Тарханин. – Чтобы вечером вытащить ее во двор, приходилось решать за нее задачки…»
– Откуда же тебе известны подробности?
– Тетю Тоню нашла Трошкина, когда спускалась выгуливать собаку… Поднялся жуткий переполох, крики, собачий лай! Я выглянула в окно – около подъезда стояли люди, охали, ахали, причитали…
– Ты вышла?
– Нет, зачем? Там и без меня народу хватало. Терпеть не могу зевак! Я крикнула из окна: «Что случилось?» Мне сказали: тетя Тоня расшиблась… Тут «Скорая» приехала, а я села за компьютер. Не думала, что она насмерть…
– Тебе было все равно?
– Я не врач! Помощи от меня никакой… Утром пришла Трошкина, все рассказала и попросила денег с жильцов собрать на похороны, кто сколько даст. Я отказалась… Не могу ходить по квартирам и… в общем, вспомнила маму, расстроилась…
Ульяна махнула рукой, полезла в сумочку за платком. Из ее глаз не выкатилось ни слезинки, но она усиленно шмыгала носом.
– Тогда Трошкина взяла с меня сто рублей и сказала, что после обеда зайдет: отпросится с работы и приедет помогать родственникам тети Тони. У той в Москве живет сын с семьей. Кажется, они уже явились, хозяйничают в ее квартире.