Они ели с таким аппетитом, что обоим стало смешно. В маленькое окошко, застекленное зелеными, красными и лиловыми стеклами, светило солнце. Пахло жареной рыбой, приправами, пирогами и квасом.
Смирнов обдумывал за едой свои дальнейшие действия. Он рассказал Еве все, как договаривались. Они так и не приблизились к тому, где следует искать «записки» Матвеева. Оставался слепой. Он мог что-то знать! Теперь, когда его хозяин мертв, нет смысла хранить ему преданность. Славка был согласен с Громовым, что слепой может прийти в клуб. Вполне вероятно, его там знают. Должен же он поинтересоваться судьбой Матвеева, который внезапно оборвал свою связь с ним?
– Ева, а как ведет себя Олег? – спросил Смирнов, сам удивляясь своей настырности.
– Олег? – она пожала плечами. – Как обычно! А почему вы спрашиваете?
– Если бы я сам это знал! Интуиция, наверное… Вы извините за откровенность, но мне ваш супруг совсем не нравится.
– Почему?
– Потому, что мне нравитесь вы!
Ева протестующе покачала головой. Внезапно она покраснела и закрыла лицо руками.
– Не говорите так, – с трудом выдавила она. – Я чувствую себя… гулящей девкой, дрянью! – она заплакала. – Вы ничего не знаете… У нас с Денисом… Аркадьевичем была… связь…
Ева совершенно не собиралась откровенничать с кем бы то ни было, а тем более с посторонним мужчиной, которого она и знала-то всего ничего. Но то накопившееся в ней, чему она столько времени не давала выхода, вдруг прорвалось и хлынуло наружу, бурно, смывая все преграды… Она чувствовала, что может сказать этому человеку все, что угодно, все, что ее мучило последние несколько месяцев, что не давало ей спать ночами, а днем жить так же спокойно и свободно, как она жила раньше. Когда Ева не знала ни Олега, ни Дениса, когда она была молода и беззаботна, не отягощена обещаниями, ложью и долгом, жаждой любви и страсти – жизнь была светлой, как летнее утро, умытое душистым дождем…
А что теперь? Муки совести, бессонница, страх, стыд, разочарование, порочные желания, от которых она хотела и не могла избавиться… вот во что превратилась ее жизнь! Она мечтала о рае! Существует ли он где-нибудь, этот вожделенный рай?
Слава молча слушал исповедь Евы, вперемежку со слезами и вздохами. Он достал из кармана пиджака большой носовой платок и дал ей. Потом налил холодного вина. В нем происходила странная метаморфоза: из бесстрастного сыщика, умного, слегка циничного и равнодушного к дамам человека он превращался во влюбленного мужчину. Со всеми атрибутами этой роли – жалостью, покорностью, желанием угодить, утешить, принести себя в жертву и, наконец, с готовностью встать между любимой женщиной и этим миром, который наносит ей раны, окружить ее своей заботой, оградить, защитить… Но разве может один человек заменить собою весь мир?
– Вы вовсе не дрянь, Ева, – горячо возразил Славка, и по тому взгляду, каким она сверкнула на него, вытирая нос его огромным платком, понял, что сморозил что-то не то… Но он уже не мог остановиться: – Вы прекрасная, чудная женщина! Нежная, милая… У вас ранимая, тонкая душа. Все, что происходило с вами… – происходило потому, что вас никто не любил. С вами играли! И ваш «идеальный» супруг, и ваш «идеальный» любовник играли с вами, с той лишь разницей, что один из них гораздо талантливее и изобретательнее другого! Вы были для них игрушкой – красивой живой игрушкой, которая умеет плакать, смеяться, разговаривать, отдаваться в постели… Но есть вещи, которыми не играют!..
Славка долго и терпеливо утешал Еву, возвращая ей самоуважение и достоинство, от которых она сама уже готова была отказаться. Она перестала плакать, и он отвез женщину к подруге, у которой она решила побыть до вечера, успокоиться, выпить кофе, привести себя в порядок.
«Идеальная» жена должна быть на высоте, особенно вечером, когда придет с работы голодный и уставший супруг.
А Смирнов, все еще занятый мыслями о Еве, поехал к собачьему клубу. Он припарковал машину в тени огромных старых тополей за оградой и приступил к наблюдению.
По горячим тротуарам прыгали воробьи, вспархивая на высокий забор каждый раз, когда мимо них проходили люди. Сильно пахло нагретой листвой и городской пылью. Ничего не происходило. За полчаса в калитку вошел один-единственный посетитель, хорошо одетый пожилой мужчина с солидным брюшком, явно не похожий на слепого. Славка едва не заснул: его разморило после обильного, вкусного обеда, после разговора с Евой, ее слез, после всех мыслей, хороводом кружившихся в его уме…
Вдруг Смирнова как будто что-то толкнуло. Он открыл глаза, не сразу сообразив, где он находится и что делает, и… увидел высокого человека в темных очках, впереди которого бежала на поводке роскошная красавица колли.
Струнные великолепно звучат в залах с хорошей акустикой.
Изысканная и легкая мелодия слетала со смычков, порхая над разодетой публикой. Аромат духов смешивался с запахом привядших цветов. Ярко горели люстры, блестела позолота на стенах и потолке, мягко отсвечивали бархатные драпировки. Женщины в вечерних нарядах были похожи на разноцветных диковинных птиц…
Виктор давно не слушал такую прекрасную музыку. Он смотрел на Аглаю, и она казалась ему еще красивее под звуки скрипки. Ее высоко подобранные волосы открывали тонкую линию виска, нежные скулы, чуть тронутые румянцем. Он, наверное, только сейчас понял, как сильно любит эту женщину! Хорошо, что он пошел с ней на концерт, что они сидят рядом, слушают божественную музыку…
Виктор тихонько взял руку Аглаи в свою. Она удивленно покосилась на него, но руку не забрала. Когда он в последний раз держал вот так ее за руку?.. Господи, как давно это было! И он еще возмущается, что жена потеряла к нему интерес!
В перерыве они пошли в буфет пить шампанское.
– Хочешь пирожных?
Он вспомнил, что она любила миндальные пирожные. Захотелось вернуть все то, что было когда-то у них и что они не берегли. А оказалось, что без этого нельзя, что без этого жизнь увядает, как букет, забытый на досках сцены…
Они вернулись в зал, где шумная и улыбающаяся публика занимала свои места, а музыканты настраивали инструменты. Шуршали платья, стоял приглушенный гул голосов, хлопали откидные сиденья стульев. Наконец все затихло… и серебряно, звонко полились в зал тоскующие и страстные звуки скрипок.
Виктор думал о себе, о жене, о ее горячих глазах, в которых появилась непонятная ему тревога, о том, что будет теперь с ними, как пойдет дальше их жизнь, давшая серьезную трещину. Мелодия виолончели обещала, что все будет замечательно, что влажный летний ветер унесет все сложности, неприятности и взаимное раздражение навсегда… что все плохое рассеется, и придет новое, чистое и ясное, что было когда-то между ними – очень недолго!..
По дороге домой Виктор остановил машину, вышел в полную огней городскую ночь и купил жене букет белых лилий. В салоне сильно и горько запахло свежими цветами. Аглая Петровна молчала. Она думала о том, как неприглядно жестока иногда бывает жизнь, а потом вдруг оказывается, что «все к лучшему»! Как можно обмануться, пускаясь в погоню за своими желаниями, а потом убедиться, что через все это надо было пройти! Нужно наконец дотянуться и потрогать то, о чем смутно мечтаешь, чтобы не тосковать по неопределенному и неосознанному «совершенству», которое, как известно, недостижимо…