– У вас все работают официально, оформлены по всем правилам?
– В основном да, – кивнула Варвара Несторовна. – Кроме охранников и уборщиц. С этими людьми существует устный договор… кстати, они сами в этом заинтересованы. Налоги и все такое… вы понимаете. Эти люди работают у нас по совместительству. Вероятно, они где-то уже оформлены… А почему вас интересуют такие подробности?
– Вы лично видели их документы?
– Нет… Давайте позовем Скокова, пусть он все объяснит.
– Пока не стоит, – отказался Всеслав. – Итак, вы не видели паспортов своих охранников и уборщиц? Но их фамилии вы хотя бы знаете?
– Вероятно, Скоков видел… – растерялась Неделина. – Погодите, я попробую вспомнить фамилии. Охранники, кажется… Гущин и Попов, а уборщицы… Решетникова и Коровина.
– Кто из уборщиц работает поздним вечером или рано утром?
– Коровина… Она старательная, но такая растрепа, что Скоков разрешил ей работать с одним условием – чтобы клиенты ее не видели.
– У вас есть ее адрес? Она проживает в Москве?
– У нас обязательное условие, чтобы работники жили в Москве, – сказала Неделина, – и можно было бы в любой момент их вызвать. Адреса и телефоны у меня записаны.
Она открыла сейф, достала папку и продиктовала Смирнову адрес общежития, где проживала Коровина.
– Покажите мне помещение, в котором уборщицы переодеваются и хранят свой инвентарь, – попросил он. – Желательно без лишнего шума.
Госпожа Неделина поджала губы. Она не понимала, к чему клонит сыщик, но послушно поднялась из-за стола.
– Идемте.
– Я подожду здесь, – сказала Ева, до которой медленно доходила суть происходящего.
Смирнов в присутствии хозяйки салона, чертыхаясь, перерыл две подсобки и, конечно же, ничего не нашел.
– Она не так глупа… – пробормотал он.
– Что? – спросила Варвара Несторовна.
– Пока ничего, – зло ответил Всеслав.
Они вернулись в кабинет. Неделина больше не задавала вопросов. Она налила себе минеральной воды и выпила. Думать не было сил. Голова раскалывалась.
– Простите… мне нехорошо, – сказала она. – У вас все?
Господин Смирнов извинился за причиненное беспокойство, и они с Евой вышли во двор. Переглянулись.
– Едем к этой Коровиной! – решился Всеслав. – Авось там повезет больше.
Они молча сели в машину и всю дорогу молились, чтобы уборщица оказалась дома. Их молитвы были услышаны.
Бывшее заводское общежитие теперь использовалось для сдачи внаем комнат приезжим.
– Коровина? – долго моргала глазами дежурная. – Кажись, дома…
– Стучать будешь ты, – сказал Смирнов Еве. – Мне она не откроет. Скажешь – новая соседка. Соль попроси или спички.
Они поднялись на второй этаж, подошли к двери с номером двадцать шесть, прислушались. Тишина. Ева громко постучала.
Раздались шаркающие старушечьи шаги.
– Кто там? – спросил тусклый голос.
– Новая соседка! Вы мне коробок спичек не одолжите? Я только въехала…
За дверью стояла тишина. Видно, жиличка раздумывала, открывать или не открывать. Наконец щелкнул допотопный замок; в тот же момент сыщик сильно всем телом толкнул дверь, вламываясь внутрь и таща за собой Еву. У него не было выбора. Коровина его знала и ни за что не впустила бы. Оставалось надеяться, что она не поднимет истошного крика.
– Закрой дверь, – прошипел Смирнов Еве, отпуская ее руку.
Сам бросился мимо растерянной хозяйки к старомодному бельевому шкафу. Женщина опешила. Она оцепенела, стоя посреди убогой полупустой комнаты: кровать, шкаф и тумбочка – вот и вся мебель.
Сыщик с торжествующим возгласом вытащил из шкафа что-то красное, повернулся к дамам. Ева увидела в его руках красное сари с золотой каемкой – и все поняла. Она перевела взгляд на Коровину. Та выглядела ужасно. Помертвевшее лицо словно не имело возраста; бесцветные неприбранные волосы висели клоками; высокая худая фигура в полинялом халате казалась бесплотной.
– Представление закончено, мадам Гольцова! – театрально произнес Всеслав, размахивая перед ней красным сари. – Милиция нашла тело Зинаиды Губановой. Только убийца мог знать, что танцовщица мертва, и взять на себя ее роль! Только убийца мог взять это сари, которое после выступления Зинаида забрала с собой!
Лицо Гольцовой дрогнуло, перекосилось, и она истерически захохотала.
– А затем вы убили Лужину! – продолжал сыщик, повысив голос. – Вас видел Рихард Владин, когда вы бежали к салону, чтобы подложить орудие убийства в сумочку Варвары. Он даст свидетельские показания. И Неделину перед смертью позвонили вы! Знали, что у него больное сердце… и знали, что ему сказать. Ведь это вы видели Рихарда и Варвару Несторовну тем вечером в кабинете?!
Господин Смирнов тоже знал, что и когда сказать. Он не придумывал этого монолога заранее – интуиция подсказала ему правильные слова. И они попали в цель.
– Мерзкая, блудливая тварь! – перестав хохотать, завопила Гольцова. – Она же ведьма! Ведьма! Она сгубила душу моего отца, соблазняя и прельщая его! Бесстыдная гиена, сидящая на звере семиглавом… Она опоила его своей скверной и смрадом! Колдовство свершается по наущению дьявола… но и по допущению божьему. Господь послал нам испытание – мне и моему отцу. Мы должны были отправить ее черную душу в пекло, где ее место! Но обет не был исполнен. Адская тварь думала, что избежала наказания… скрылась, а от всевидящих очей божьих не скроешься! Господь помог мне отыскать Варвару… Соблазненные души взывают к священной мести… и среди них – дух отца моего. Обет, данный им господу, не был исполнен, жертва не была принесена… На смертном одре родителя я поклялась довершить начатое во имя царства божия…
Истерические выкрики к концу сей обличительной речи постепенно стихали, и последние фразы обессиленная женщина произносила полушепотом. Жизнь покидала ее на глазах Смирнова и Евы. Наверное, не на шутку пугали Гольцову скитания неприкаянной души, нарушившей клятву, данную отцу земному и Отцу Небесному.
– Почему же вы просто не убили свою сестру? – задал сыщик вопрос, мучивший его с того момента, как он обо всем догадался. – Зачем губить невинных?
Глаза Гольцовой, только что безжизненные, вспыхнули огнем одержимости.
– Невинные не страдают! – заявила она. – Невинных господь спасает. Значит, были на них грехи, которые они искупили… смертью преждевременной. А Варька простой смерти не заслужила. Дьяволица в обличье человеческом должна гореть в аду, корчиться в муках! Тюрьма и позор для нее худшая погибель… я это поняла, увидев, как она живет и подает чашу, полную смрада и похоти, живущим в мире и любящим ее. Антихрист входит в силу, раз помешал мне довести святое дело до конца…
Гольцова обмякла, глаза ее потухли, и она рухнула как подкошенная на давно не мытый пол.