- И куда ты потом ее дел?
- Печень? - морщась от невыносимой боли в голове, переспросил Потрошитель. - Выбросил… по дороге, когда опомнился.
- Почему ты убил Садыкову?
- А что мне оставалось? Если бы она не завлекала Адамова, была бы жива и здорова. Я рассчитывал сделать его главным подозреваемым. Все они заслужили свою участь! И Крюкова, и Садыкова, и даже Адамов. Врачи! Они дошли до того, что превратили благородное служение здоровью людей в коммерцию! И этого им показалось мало. Медицина становится опасной: ради денег она может поставить ложный диагноз и назначить дорогостоящее лечение или изъять у пациента орган, чтобы продать его другому пациенту. А еще лучше - взять орган у здорового человека! Он ценится выше. Скажешь, такого не происходит?
- Но ведь Адамов не участвовал в этом! - заметил Палач.
- Ну и что? Он мог участвовать! Он потенциально был готов, ведь поспособствовал же он смерти собственной жены. Только не говори мне о гуманных мотивах! Доктор небось просто дрожал за свою репутацию: никому не хочется иметь полоумную супругу и дочь с дурной наследственностью! Если мы начнем мотивировать свои деяния соображениями гуманности… Разве мучительная смерть не очищает душу? Почему же тогда мученики становятся святыми и попадают прямиком в рай? Выходит, мы помогаем спасению душ! - захохотал Потрошитель.
Он так привык вести разговоры с двойником-Тенью, что этот жуткий диалог в подземелье не удивлял его. Пугал? Отчасти. Но и увлекал - все сильнее. Звон в ушах и внутренний жар притупились. Впервые Потрошитель открыто высказывался, выплескивал наружу зловещее содержимое своего мрачного зазеркалья, опрокинутого с ног на голову, уродливо вывернутого мира. И упивался этим.
- А Костя Марченко? - спросил Палач. - Он чем провинился?
- Кристофер Марло, этот любитель заумного вранья? Я помог его выдумкам осуществиться! - захихикал Потрошитель. - Он нарушил правила игры. Кривляться и лицедействовать следует на сцене, а не в жизни. Ну… была еще причина: я обещал артисту денег на операцию сестре, большую сумму. А где же я мог ее взять? Бедняга стал жертвой собственной алчности. И еще - он бы выдал меня, доберись до него Ищейка или менты.
Палач кивнул головой, как бы соглашаясь со словами двойника. Он взял со стола кружку с водой и протянул Потрошителю.
- Пей!
- Зачем? - растерялся тот. - Я же усну!
- Разве мы с тобой и так не спим? - вкрадчиво прошептал Палач. - Пей… иначе мне придется тебя зарезать.
Невыносимый звон, боль и жар вспыхнули в ушах, в голове, во всем теле Потрошителя, он покачнулся. Палач услужливо поднес кружку.
- Пей!
Когда Потрошитель сделал последний глоток, кружка вывалилась из его руки и покатилась по каменному полу. Головная боль усилилась, дошла до своего предела - и вдруг начала стихать. Сон во сне подернулся забытьем и слабостью, потянул его в глубину черного, непроницаемого колодца, у которого не было дна…
Ева открыла глаза. Нестерпимый белый свет резанул, ударил в зрачки. Выступили слезы, и белизна вокруг стала размытой. Свет вместо тьмы. Не может быть…
- Где я? Неужели проснулась?
Ева думала, что говорит вслух, но на самом деле она только слабо пошевелила губами. Над ней наклонилась женщина с полным румяным лицом, улыбнулась.
- Очнулась? Ну, слава богу! А то спит и спит… я уж врача вызывать собралась. Хозяин неизвестно когда будет. Что мне делать? Ты глаза не закрывай, смотри по сторонам-то. Вдруг опять уснешь?
Ева ничего не понимала. Где она? Кто эта женщина? Что за кошмар ей привиделся - словно она живьем в могиле побывала?
- Где я? - с трудом шевеля губами, спросила она.
И вспомнила слабый плеск воды, пробивавшийся сквозь забытье, мыльную пену, горячий пар. Она что, в бане мылась? Там ей, наверное, стало плохо, она упала… и потеряла сознание, бредила. Теперь она в больнице, потому и стены белые. А румяная женщина - медсестра или сиделка.
Еве стало легче. Ничего страшного с ней не произошло.
- Ты лежи, лежи. Отдыхай! - ворковала сиделка. - Я тебя давеча купала в ванной, так ты вроде при своем уме была. На ногах плохо держалась, но ничего, мы с тобой справились: вымылись, расчесались, переоделись во все чистое. А потом ты до постели, голубушка, добралась, упала на подушку и уснула, как мертвая! Чаю хочешь горячего?
Ева не знала, хочет она чаю или нет. Тело, словно налитое свинцом, не слушалось, во рту пересохло.
- Где я? - упрямо повторила она.
- В Горелове, - ответила сиделка. - В доме Николая Крюкова. А я - его сестра двоюродная, по хозяйству помогаю. Он тебя среди ночи вдруг привозит, спящую, трезвонит… у меня аж сердце зашлось! Выскочила на порог раздетой. А он и говорит - принимай, мол, сеструха, гостью. Вымой ее, чаем напои, уложи и глаз не спускай. Случится что - прибью! Сам-то повернулся - и к машине. Куда, зачем? Только рукой махнул! Уже с дороги позвонил, объяснил, что ему срочно в Москву вернуться надо. И чтобы я, значит, языком не трепала.
Ева закрыла глаза. Слова сиделки ее испугали. Кто ее привез? Куда? Что за Горелово? От беспорядочных, путаных мыслей заболела голова.
- Эй, ты не спи! - всполошилась женщина. - Хватит! Давай чай пить. Колька приедет, сам тебе все объяснит.
Напротив кровати Евы белел четырехугольник окна. Глаза медленно привыкали к свету. Она лежала и смотрела, как летят за окном белые хлопья. Что-то темное, жуткое осталось позади, в длинной веренице ее ночных снов…
* * *
Прошли день и ночь. Снегопад прекратился. Все опять таяло и капало. По светлому небу бежали обрывки туч.
В доме было тепло, через раскрытые шторы в гостиную лилось яркое весеннее солнце.
- По традиции разожги камин, Николай, - попросил Смирнов.
- Какой еще традиции? - удивился Крюков.
- Когда я подвожу итоги расследования, раскрываю все тайны и называю все имена - это обычно происходит в доме наподобие твоего, с множеством комнат, большой гостиной и горящим камином. У огня собираются участники событий, угощаются хорошим коньяком, вином или кофе. А я рассказываю им занятную историю о преступлении и о сыщике, который раскрыл его. Как он это сделал? Какими извилистыми путями пришел к разгадке?
- Ну, раз надо, - вздохнул, поднимаясь с кресла, хозяин. - Пойду принесу дров. Традицию следует поддерживать.
В Горелове, в гостиной дома господина Крюкова, собрались доктор Адамов, его жена Кристина, Ева Рязанцева и Всеслав Смирнов. Ждали Николая. Он вошел, отдуваясь, с охапкой березовых поленьев в руках, и скоро дрова занялись веселым огнем, затрещали в камине. Запахло лесом, березовым дымком.
- Вы нас вызвали сюда, чтобы назвать имя убийцы? - неприязненно спросила Кристина Адамова, красивая холодная блондинка. - Обязательно было ехать за город?