Ева уставилась на нее холодным, недобрым взглядом, который та ощутила даже через стекла черных очков.
- Теперь вы знаете тайну! - Она наклонилась, перегнулась через стол поближе к хозяйке кабинета и перешла на шепот: - За которую Яна Арнольдовна поплатилась жизнью.
Вера Петровна отпрянула, краска медленно сползала с ее лица, подбородок затрясся. Ева поняла, что действует правильно, надо продолжать.
- Вы прочитали письмо и тем самым подписали себе приговор, - угрожающе произнесла она. - Ваша репутация погибла! Впрочем… не бойтесь, вас не уволят. Вас убьют! Если вы доживете до завтра, вам очень повезет. Вы составили завещание?
Пышная дама беззвучно, как рыба, хватала воздух яркими губами. Никто не знает, что она, мучимая любопытством, поддалась соблазну и вскрыла проклятый конверт. Это получилось неаккуратно, пришлось положить письмо в новый, который немного отличался от испорченного. Конверт был чистым, без адреса и каких-либо других надписей, так что замену могла обнаружить только сама Хромова. А ведь она мертва!
«Эта женщина в черных очках просто пугает меня, - подумала директорша. - Но зачем ей знать содержание письма? Какой в этом прок? Она уже третья, кто является и произносит условную фразу. Видимо, все гораздо серьезнее! И… Яну Арнольдовну зверски убили не без причины. Что, если из-за письма? Господи! Во что я вляпалась?»
- Я вызову милицию, - задыхаясь, выдавила Вера Петровна и потянулась к телефону.
- Ха-ха-ха-ха! - зло, сухо засмеялась посетительница. - Давайте, дорогуша. Расскажите им про неизвестного мужчину, которому вы что-то передали по просьбе покойной хозяйки, про монахиню и пароль. В лучшем случае вам не поверят, в худшем заподозрят в сговоре с целью убийства. Вам даже неизвестно, с кем вы связались, что поставлено на карту! Кое-кому совсем не понравится ваше обращение в милицию. Чужие тайны быстро ведут к гибели! Тому пример - страшная кончина Хромовой.
Ева говорила и говорила, сыпала угрожающие доводы, несла откровенную чушь, - как наставлял ее Смирнов, - нагнетая и без того напряженную обстановку, взвинчивая нервы растерянной, испуганной директорши. Дама попала между двух огней и потеряла способность соображать, она была близка к истерике. Бурный словесный поток, полный угрожающих намеков, поглотил ее, обезоружил; она была готова сдаться.
- Ну же, - дожимала Ева. - Вам терять нечего, уважаемая Вера Петровна. А так… я, возможно, смогу помочь вам. Что было в письме?
Директорша невнятно пискнула, ее губы дрожали. Ева налила ей воды из хрустального графина с золотым ободком, подала.
- Что было в письме?
- Д-да… я… скажу. Только… помогите мне. Я… не виновата! Женская слабость…
Рыбное
Холод убаюкивал. Спи… спи… спи… - шептал он. Или это шептал падающий снег? Шепот сладкой музыкой звучал в ушах. Только откуда эта боль… в затылке, в спине?
Смирнов открыл глаза и быстро зажмурился - он ничего не увидел. Пока он лежал здесь, снег успел засыпать его, укрыть белым, рыхлым покрывалом.
«Мне больно, - подумал сыщик. - Значит, я жив».
Колесики ума двигались медленно и натужно, словно замерзли, как и тело; они поворачивались со скрипом, и казалось, что голову пронизывают тонкие, острые иглы.
«Где я? - спросил Всеслав, ни к кому не обращаясь. - Что со мной?»
Он не загадывал, откуда придет ответ, просто ждал. Пытался пошевелить ногами, руками - целы ли? Похоже, целы, но едва шевелятся. Затекли, что ли? Сознание постепенно прояснялось… в памяти появлялись эпизод за эпизодом. Чей-то дом, запах березовой коры и лыка, худая женщина, закутанная в пуховый платок. О чем она говорит? Потом тряский автобус, дорога, метель…
Смирнов со стоном попробовал подняться - тщетно. Но кровь уже побежала по жилам живее, память проснулась и заработала во всю силу.
- Кудеярово дерево, - пробормотал он. - Обрыв, река… О черт! Я не удержался на узком уступе, ноги соскользнули и… Нет! Не так! Кто-то меня толкнул сзади.
С трудом поднявшись на ноги - с третьего раза, - он осмотрелся: со всех сторон его обступала непроглядная снежная чернота. Ни одного огонька, ни звездочки, ни лунного лучика… только злая ветреная ночь, плотная пелена снега и вой вьюги.
Мало-помалу сыщик сообразил, что полетел бы вниз, не задержись волей случая на скрытом в снегу уступе, - очевидно, берег здесь имел террасы. Вот так штука! Как же выбираться? На помощь никто не придет - кричи, не кричи. А до утра можно превратиться в ледышку.
- Нужно идти, - подбадривал он себя. - Рядом деревня, люди. Это же берег Волги, а не бескрайняя арктическая пустыня. Буду двигаться - согреюсь.
И он пошел наугад, повернувшись спиной к ветру, осторожно ставя ногу и нащупывая твердь. Тело плохо слушалось, каждый шаг отдавался болью в голове и позвоночнике. Смирнов не думал, кто напал на него, ему хотелось выйти наверх, на дорогу.
Минуты текли, как часы, время застыло. Всеслав потерял ориентиры и ощущение скорости своих шагов, чувствуя себя букашкой, ползущей по Великой Китайской стене. Мысли сосредоточились на простой задаче - не сорваться вниз. Интуиция бывшего десантника подсказывала, что он движется в правильном направлении: береговыми террасами на таких крутых склонах обычно пользовались как тропами, ведущими либо к воде, либо наверх. И спуск, и подъем имеют характерные признаки, которые не спутаешь даже с завязанными глазами.
- У тебя же всегда с собой фонарь, балда! - прошептал сыщик. - Молись, чтобы он не разбился при падении.
Казалось, миновала вечность, пока Смирнов достал из внутреннего кармана куртки компактный, достаточно мощный фонарь, проверил его и посветил вокруг. Всюду бушевала метель, свет фонаря выхватывал из черноты летящий, мелькающий густой снег. Ветер норовил сбросить со склона, ноги при каждом шаге проваливались, разъезжались.
- Иди вперед, не то замерзнешь, - твердил он себе, упорно пробираясь по засыпанной снегом террасе. - Наверху должно быть хоть какое-то жилье.
Подъем становился все круче, все тяжелее дышалось и сильнее пульсировала, вонзалась в виски, вкручивалась в затылок боль. Наверное, удар головой пришелся о лед или о каменный выступ, присыпанный снегом, - благодаря этому кости черепа выдержали.
Сыщик остановился передохнуть, пощупал онемевшей рукой голову: крови не было. Навалилась усталость, свинцовая тяжесть разливалась по телу, смеживала веки -сесть бы, привалиться спиной к отвесной стене, закрыть глаза и уснуть на минутку, на четверть часика.
Спи… засыпай… - пела метель. Засыпай… спи… спи… - не умолкая, шептали снежинки.
И только из дальнего далека, из потаенных глубин ледяной, мельтешащей белесой мглы донесся до него родной, тихий голос Евы: «Иди-и… не останавливайся… не спи… не спи-и…»
Он тряхнул головой, отгоняя морок, - брежу я, что ли? - вызвав резким движением приступ сверлящей боли и тошноты. Пошел вперед. Там, наверху, - жизнь, крыша над головой, тепло огня; здесь, на берегу реки, - ветер поет о смерти…