На воздухе дело другое, – лениво жужжали пчелы, нарушая тишину, невозможную, казалось бы, в большом городе. Сиуру вспоминалась картина «Московский дворик», когда он скользил взглядом по выглядывающим из зелени церковным куполам и живописной колокольне. Не хватало только босого мальчика и кур на тропинке. Если бы не европейский дизайн забора, отделяющего деловой мир от мира старомосковского, то можно было бы подумать, что нынче на дворе восемнадцатый век. Такова Москва – в одних ее уголках время неспешно течет, в других бешено мчится, а в иных и вовсе стоит.
Все служебные дела были в порядке, и он мог себе позволить заняться делами личными. Сиур обдумывал информацию, полученную им в результате предпринятых мер, и не мог отделаться от ощущения, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Либо затеяна грандиозная мистификация, хотя кем, и, главное, зачем, совершенно не было понятно. Либо… Полное отсутствие логики, полное отсутствие мало-мальски правдоподобного мотива, наводили на мысль, что разгадка лежит в иной плоскости и что обычным путем к ней прийти нельзя.
Суть дела заключалась в том, что никто, почти никто не знал лично старого антиквара. Многие о нем слышали – был, дескать, давно, такой ценитель древностей и отменный специалист, но никто его не видел. Никто даже не мог сказать наверняка, жив он или нет. Когда Сиур пытался выяснить, откуда у человека сведения об Альберте Михайловиче, оказывалось, что ему говорил об этом кто-то другой, а тому кто-то третий. Старик оказывался неуловим – он как бы присутствовал и отсутствовал одновременно. Возможно, в квартире и обнаружились бы зацепки, но попасть туда в свете выяснившихся ночью подробностей не представлялось возможным.
У Сиура была своя особая метода, каким образом сообщить о трупе, так, чтобы остаться вне поля зрения соответствующих органов. Срабатывало это безотказно, он надеялся, что сработает и в этот раз – главное, не ошибиться в расчетах по времени приезда оперативной группы. Наблюдательный пункт он себе присмотрел еще утром, когда по дороге на работу свернул к розовому особнячку, и, не выходя из машины, осмотрел подходы ко двору и сам двор.
Какие детали могут пролить свет на загадку, наперед не угадаешь. Поскольку второй раз лезть в квартиру рискованно, хотя и такой вариант он не исключал, стоило посмотреть, как будет работать милиция.
Надо бы найти и таинственного племянника. Сиур уже дал соответствующее поручение и теперь ожидал звонка от своего человека.
Тем временем Людмилочка, раскрыв рот, слушала рассказ Тины о ночных похождениях. Она то ужасалась, то возмущалась, то хихикала… История действительно оказалась с плохим концом, но это почему-то было интересно.
– Ой, Тинка, я так и знала, я же тебе говорила, – она оглянулась и шепотом добавила, – старика племянник убил. Из-за коллекции. Знаешь что? Он и тебя может убить. – Она победоносно посмотрела на подругу.
– Меня? С какой стати? Что ты городишь!
– А вдруг Альберт Михайлович тебе все свое имущество завещал? Из-за завещания людей и убивают. Ты что, книг не читаешь?
– Что за ерунда! Какое завещание? Не было никакого завещания. И почему мне? Я ему никто – чужой человек. Что ты вечно выдумываешь! Ты только меня пугаешь!
– У тебя всегда все ерунда. Ты и вчера мне говорила, что я выдумываю, а оказалось по-моему. Альберт Михайлович человек одинокий, ни с кем, кроме тебя, не общался, вот и… – она задумалась. – Хотя постой, если и нет завещания, тебе все равно грозит опасность – тебя могут убрать, как свидетеля. Вот! – Людмилочка торжествовала – это был ее бенефис. [8]
– Да я же ничего не видела!
– А вдруг видела? Видела, но сама не знаешь об этом? А убийца знает и будет теперь тебя разыскивать.
– Да что ты выдумываешь, как это видела, но сама не знаю? – Тина возмутилась, но в тот же момент осознала, что Людмилочка уже оказалась права, хотя несла сущую ерунду. Пожалуй, она снова может оказаться права. Лихорадочно перебирая в памяти все, связанное с Альбертом Михайловичем, девушка пыталась вспомнить, что такого она могла бы увидеть. Решительно ничего не приходило в голову.
– Тебе грозит опасность! Сиур знает об этом? Ты ему сказала?
– О чем об этом? Что я должна была ему сказать? – только сейчас Тина вспомнила, с какими предосторожностями Сиур входил в ее квартиру, и по-настоящему испугалась. Неужели он тоже думает… Нет! Только не это. Ей захотелось немедленно позвонить ему на работу и потребовать, чтобы он не отходил от нее ни на шаг, не оставлял ее ни на минуту.
– Я знаю, что делать! – Людмилочка придвинулась поближе – Нужно срочно все выяснить. Мы должны знать, что происходит. Замышляет ли кто-то зло против нас? И если да, то кто и по какой причине. – Она решительно кивнула головой, подтверждая свои собственные слова.
– Мы с тобой уже выяснили. – Тина улыбнулась этому «мы», «нам» – подружка не отделяла себя от нее, как в детстве, когда они любые проблемы решали сообща. – А остальное – дело милиции. В конце концов кто-то же сообщит, возможно, соседи обратят внимание, что Альберт Михайлович не выходит из квартиры. Или ЖЭК… Ну, я не знаю. Сиур не велел интересоваться, он строго-настрого запретил даже тебе рассказывать.
– Мало ли, что он не велел. У нас своя голова на плечах есть. Слушай, давай поедем к тому дому, засядем в кустах и будем следить. Говорят, убийцу всегда тянет на место происшествия! – глаза девушки загорелись. – Хотя бы будем знать, кого опасаться.
– О, Боже! – Тина вздохнула. – Надеюсь, ты не думаешь, что нам по восемь лет, и мы все еще играем в казаки-разбойники?
– Жизнь – это всегда игра. Впрочем, ты права – сейчас игра становится опасной. Убивают не понарошку. Но что же все-таки делать? – она задумалась. – А что, если нам съездить к Виолетте Францевне? Как я сразу не додумалась! Уйдем пораньше с работы – я только позвоню Костику, чтобы забрал детей из садика, и поедем. Она живет в Тарасовке. Адреса я не помню, но как-то пару раз приезжала к ней, думаю, я смогу найти ее дом. Так или иначе, ехать надо.
Людмилочка побежала звонить Костику, а Тина осталась сидеть на диване, в изнеможении, поймав себя на мысли, что у нее нет сил даже поинтересоваться, кто такая Виолетта Францевна, и что она дошла до того состояния, когда ее можно вести или везти куда угодно и к кому угодно – она согласна на все, лишь бы не думать самой, не ломать себе голову, не принимать решений.
Она начинала думать, и боялась довести мысль до логического конца, не могла оказаться лицом к лицу со страшными предположениями и выводами. Где-то в недосягаемой сознанием глубине крылась тайна, от которой кровь стыла в жилах – от одного приближения к ней холод сковывал члены и напрочь лишал воли. Рассудок как бы натыкался на непреодолимую преграду, возведенную страхом. «Бойся самой себя». Альберт Михайлович был, как всегда, прав. Ее глаза наполнились слезами. Показалось, что все это происходит не с ней, что она просто смотрит страшное кино…