– О чем? – Его голос охрип.
– О тебе.
Тина снова замолчала, а он не знал, что ей сказать. В горле пересохло. Черт, что с ним происходит? Он чувствует себя, словно мальчик, которого застигли за воровством печенья из буфета. Сиур потянулся за сигаретами, пачка оказалась пуста.
– Тина, – он запнулся, не зная, что говорить ей. – Мы оба жили. Как могли, как умели. Я не виноват перед тобой, но все равно хочу, чтобы ты меня простила. За всех женщин, которых я… – Он хотел сказать «любил», но подумал, что это было бы неправдой. – Которым я дарил свое внимание. Наверное, я не должен был. В конце концов, это никогда не приносило мне полного удовлетворения… Но это было. И я не хочу, чтобы ты думала об этом, страдала из-за этого. Сейчас я твой. И всегда был твоим. Ты меня слышишь?
Он вдруг испугался, что она положит трубку.
– Не клади трубку!
– Нет. – Она ответила отстраненно, как с другого берега.
– Подожди… – он почти кричал. – Что нет?
– Я не кладу трубку. Я тебя слушаю.
Сиур вздохнул с облегчением, как будто только что получил отсрочку смертного приговора. А может быть, это так и было. Что мы знаем об извилистых путях любви, осененных благодатью и окропленных горячими слезами? На этих путях каждый сам ищет свои ориентиры. Здесь никто никому не в состоянии подсказать верное решение. Только сердце знает ответы…
– Тина, – он вложил в звуки ее имени всю свою боль предстоящей разлуки, или мольбу… извечную мольбу человека о понимании. – Я должен уехать на время. Это связано с моей работой. Не скучай. Деньги тебе Влад передаст, до моего приезда хватит. Я скоро вернусь к тебе. Я всегда возвращаюсь, ты теперь знаешь.
Она вспомнила слова Веры – «он всегда возвращается», и предательский комок подступил к горлу.
– Будь осторожен. – Тина сглотнула набежавшие слезы, стараясь говорить нейтральным тоном.
– Ты будешь молиться, чтобы мне повезло в пути? – Сиур то ли шутил, то ли говорил серьезно. Он сам не знал этого. С этой женщиной он не узнавал ни сам себя, ни мир вокруг. – Влад останется с вами. Можете на него во всем положиться. Привет Людмилочке.
– Спасибо.
Разговор, казалось, был окончен, но оба медлили.
– Сиур… – ее голос дрогнул.
– Что, дорогая?
– Возвращайся…
Он ничего не успел сказать ей, как в трубке раздались гудки.
Знать все – это благо, или несчастье? Как для кого. Чтобы знать , оказывается, надо быть очень сильным. Только стойкий и бесстрашный боец может идти по дороге знания. Остальным это не по плечу. Переход от отчаяния к восторгу, от безнадежности к свету – слишком большое потрясение для слабой души. Таким лучше таиться на дне, подобно улиткам во время бури. Дыхание океана и ветра, полного соленых брызг, одно сердце наполняют восхищением, другое же повергают в ужас.
Человек в черном часто размышлял о запутанных тропинках бытия, иногда так густо заросшим травой, что заблудиться на них ничего не стоит. Бредя по такой еле видной среди зарослей дорожке, вдруг выходишь на роскошную поляну, или в белоснежно-прозрачную березовую рощу, или натыкаешься на прохладный ключ, журчащий в таинственном сумраке зарослей… или на грибное место, где белые хоть косой коси. Такова же и жизнь. Никогда не угадаешь, что ожидает тебя за очередным ее поворотом.
Он снова задумался о красивой черноволосой женщине, встреченной случайно у поликлиники. Кто-то следил за ней. Она такая же беззащитная, как Евлалия. И глаза у нее большие и жгучие, как растопленная смола…
Чьи-то шаги нарушили ход его мыслей. В темной подворотне было плохо видно. Человек в черном умел прятаться, это было частью его профессиональных навыков, его работы, которая приносила ему весьма неплохие доходы. Он неподвижно застыл, слившись со стеной.
В проходной двор вошла пожилая женщина с двумя тяжелыми сумками. В сумках, скорее всего, продукты. Бабка подрабатывает в ночном ресторане или кафе, кормит какого-нибудь сына-пьяницу и всю его семью, днем варит, стирает и нянчится с внуками, а вечером уходит на работу… Беспросветная, унылая, полная жестоких разочарований и горя, жизнь… Но все равно надо идти вперед. Самый отчаянный и бедовый внук – глядь, – становится крутым бизнесменом. И вот уже возит бабку на «мерседесе» по курортам, «отстегивает» непутевому отцу на водку, и вся несчастная семья, как в сказке, оживает, расцветает, и «выходит в люди».
Человек, притаившийся у стены, знал немало подобных примеров, поэтому проводил бабку взглядом, не выражающим никакой жалости, и мысленно пожелал ей удачи. Он понимал, что жалость ей ничем не поможет и потому не нужна, а вот удача может оказаться очень даже кстати. В его профессии тоже нужна удача. Человек в черном был наемным киллером, иными словами, убивал по заказу.
Однако, где же доктор? Поздненько он является домой. Киллер вспомнил свой поход в церковь и беззвучно рассмеялся. Как говорил сладчайший Борис Иванович? Головная боль у него от чувства вины? Есть ли такие молитвы, чтобы отмолить его грехи?
Снова раздались негромкие шаги. Человек в черном затаил дыхание.
Борис Иванович, в костюме и галстуке, с дорогим кожаным портфелем, вошел под арку проходного двора. Он чувствовал себя очень неспокойно. Сегодня ему на работу несколько раз звонила его бывшая жена, безобразно, скандально разговаривала с ним, позволяла себе грубости и даже угрозы. Ей, видите ли, нужны деньги! Где же Борису Ивановичу на всех набраться? Он ведь не нефтяной магнат, а всего-навсего доктор медицины. Откуда у него такие средства, чтобы содержать всех ленивых женщин?
Весь ужас его положения заключался в том, что у него была не одна, а несколько бывших жен, и все, как на подбор, со скверным характером. Ну как он только мог, со всей его мудростью, знанием людей и жизни, находить себе подобных спутниц жизни и пытаться устроить с такими «чумичками» спокойный и благополучный семейный очаг, о котором он так мечтал?!
Борис Иванович, совершенно погруженный в свои мысли, не заметил, как в темноте от стены отделилась серая тень и преградила ему дорогу. Доктор физически ощутил некое препятствие и тогда только поднял глаза. Что-то бесформенное, длинное, черное, всколыхнулось и угрожающе надвинулось на него. Борис Иванович хотел крикнуть, но звуки застряли у него в горле, а кровь застыла в жилах. В голове зашумело, мелькнула мысль о высоком давлении, до которого его довели расстроенные женскими разборками нервы, но тут же угасла. Речь шла не о давлении, а о самой жизни.
Доктор отпрыгнул в сторону, как молодой горный козел, и стремительными прыжками понесся к подъезду.
– Господи, – подумал он, дрожащими руками открывая дверь, не попадая ключом в замочную скважину, – сколько раз давал себе слово, что буду уходить с работы засветло, а все никак. Не берегу я себя, правильно мне пациентки говорят. Так и сгореть можно на работе.