– Мы будем измерять тебя в попугаях! – с выраженным вологодским оканьем и великой медлительностью сказал с экрана Слоненок, по одному взгляду на огромную голову которого можно было диагностировать синдром Дауна.

Радостный визг психопатической мультяшной мартышки слился с телефонным звонком. Я машинально достала мобильник и приложила его к уху.

– Ну, и где вы запропастились?! – сердито рявкнул Сема Кочерыжкин.

Судя по тону, он оклемался и вместе с похвальной любознательностью вновь обрел своеобычный командный голос.

– Свят, свят, свят! Не запропастились, Бог миловал! – я размашисто перекрестилась пустым стаканчиком. – Все живы, все целы, но перевал заснежило окончательно, поэтому мы осели в Джубге. Может, завтра погода улучшится, и нам удастся добраться хотя бы до Туапсе.

– Гаврила с тобой?

– Как сказать? Скорее нет, чем да, – вздохнула я, взглянув сквозь стекло на Тверского– Хацумото, восседающего на крыльце с самым отсутствующим видом.

– Иванова! – голос Сэма построжал. – Ты не расслабляйся! Помни, что на тебе восемь японцев!

– Очень эротично! – ехидно вставила хмельная и веселая Тяпа.

– Ты за них отвечаешь! – запугивал меня Сэм. – Делай, что хочешь, но чтобы японцы были не просто целы и невредимы, но довольны и счастливы!

Я отлепила трубку от уха, прижала ее к своему часто бьющемуся сердцу и громко крикнула буфетчице:

– Девушка, еще бутылку коньяка и бутербродов!

Японцы при виде угощения радостно загомонили.

– Ты слышишь? – спросила я Сэма. – Сейчас они довольны и счастливы.

– Постарайся, чтобы так было и впредь, – не смягчился он. – Звони, если что. Мы уже домой едем.

– Хорошо вам! – искренне позавидовала я и спрятала мобильник в сумочку.

Добрый Ларик сунул в мою освободившуюся руку стакан, я безропотно вылакала коньяк и озабоченно оглядела компанию японцев. После второго дринка их вроде бы стало гораздо больше, чем восемь. Двадцать восемь? Или тридцать восемь?

– Тридцать восемь попугаев! – удивительно своевременно ответил на мой невысказанный вопрос мультипликационный Удав.

– Самураев! – поправила я и дурашливо захихикала.

Для успокоения разгулявшихся нервов Ларик принес мне еще один стаканчик, и финальная часть русско-японской попойки по большей части прошла мимо меня.

Глава 5

– Яшка, глянь, что это за чучело? – Ромка подтолкнул приятеля локтем и подбородком указал на кафешку на другой стороне дороги.

– А я почем знаю? – огрызнулся Яков.

Парни только что вышли из игрового клуба, где Яшка совершенно опустошил свой бумажник, а потом еще и вывернул карманы в пользу однорукого бандита. Больше всего на свете ему хотелось вернуться в клуб и доказать наглой иллюминированой жестянке, кто из них венец природы, используя в качестве веских аргументов топор и молоток. К сожалению, за глухой стальной дверью игрового заведения стоял на страже здоровья алчных роботов двухметровый верзила, похожий на клон Шварценеггера, созданный по образу и подобию Арнольда еще до того, как его облагородила большая политика.

– Не наш чувак, приезжий. – Ромка продолжал рассматривать мужика, задремавшего в кресле на ступеньках кафешки. – Похоже, не бедный. Гляди, на нем ботинки «Камелот» и куртка «Колумбия» на натуральном меху.

– Дурень! – фыркнул сердитый Яков. – Торчит там, как снеговик!

– Пьяный, – уверенно сказал Ромка. – Не вдрызг пьяный, но около того – в лоскуты.

Разнообразных видов и подвидов пьяных он за свои неполных семнадцать навидался, так как происходил из семьи потомственных алкоголиков.

– Стой здесь! – Яков остро огляделся и решительно пошел вниз с крыльца. – Свистнешь, если кто появится!

– Лады.

Ромке не надо было объяснять, с какой целью Яков направился к пьяному дурню в «Колумбии» и «Камелотах». Обобрать нетрезвого отдыхающего, вывернуть карманы задремавшего пляжника, стащить с веревки на балконе гостиничного номера приглянувшуюся одежку – таких подвигов за приятелями числилось немало. В летний сезон недостатка в деньгах у парней не было, но зимой в поселке почти не случалось приезжих, за счет которых можно было поживиться.

– Вот так его! – одобрительно бормотал Ромка, пока Яков, присев на корточки рядом с креслом, в котором посапывал пьяный, быстро и ловко инспектировал карманы хваленой куртки.

– Есть? – коротко спросил Ромка приятеля, когда тот вернулся.

– Почти шесть сотен! – ухмыльнулся Яков. – Может, были и еще, я не всюду посмотрел, в этой чертовой куртке миллион карманов… Ладно, пока хватит!

Он небрежно сунул деньги в задний карман джинсов и громко постучал в бронированную дверь игрового клуба.

Шести сотен хватило всего на полтора часа.

– Надо же, как не везет! – расстроенно вздыхал Яков, под тяжелым взглядом арнольдоподобного охранника покидая игровой зал.

– Столько бабок спустили зазря! Лучше бы мы их пропили! – ворчал Ромка. – Как этот!

Он указал на пьяного в «Колумбии», который по-прежнему сидел в кресле на крылечке, даже позу не изменил.

– Вот кому хорошо! – позавидовал Яков.

В этот момент в качестве живого ответа на классический вопрос «Кому на Руси жить хорошо?» из дверей кафешки повалили другие нетрезвые люди, судя по виду – сплошь нерусские.

– Интуристы? – Яков оживился и посмотрел на приятеля, с намеком заломив бровь.

– Ага, – Ромка облизнулся.

– Интуристы – это хорошо! – мечтательно сказал Яков и энергично потер озябшие ладони. – Помнишь того швейцарца, с которого мы летом часы сняли?

– С чего ты взял, что он был швейцарец? – заспорил с ним приятель. – Он по-немецки говорил: «Гутен таг»!

– Гутен морген, гутен таг! Бьем по морде, бьем и так! – развеселившийся Яков снова потер ладони, легко сбежал со ступенек, проводил ласковым взглядом группу пьяных интуристов и оглянулся на Ромку:

– Давай живее, посмотрим, где они квартируют!

Метель вновь усилилась так, что в десяти метрах впереди ничего не было видно, но крепко поддатые иностранцы, спотыкаясь и падая, протоптали в снегу широкую тропу. Ромка и Яшка, перемигнувшись, пошли за ними.

Хмельная компания интуристов нестройным хороводом тянулась по извилистому проулку. Одну за другой зарубежные гости миновали три более или менее приличные гостиницы на главной поселковой улице и с прогрессирующим замедлением темпа поползли на вершину холма, тотально облысевшего в результате массовой застройки. Ветер здесь был гораздо сильнее, чем внизу. Он пугающе завывал, драчливо бросался снежками и норовил коварно столкнуть тщедушного Ромку с протоптанной дорожки.