Пошлая шутка незлобивой Катерине понравилась. Она захохотала, разбудив сонных бабочек, и одобрительно похлопала меня по руке:
– Разбираешься, подруга!
Я дернулась, но не потому, что меня покоробила Катеринина фамильярность (если честно, я сама напросилась), просто обожженная кожа отозвалась на неосторожное прикосновение вспышкой боли.
– Что с рукой? – спросила Катерина. – Профессиональная травма?
Она снова захохотала.
– Ага, работала не покладая рук, – кивнула я, все глубже вживаясь в образ продажной женщины.
Я хотела, чтобы Катерина мне помогла, а для этого полезно было укрепить возникшее чувство товарищества.
– Если что, можно в медпункт сходить, – отсмеявшись, предложила добрая бабочка. – Тамошняя докторша, Ольга Пална, руку твою посмотрит. Это у нас тоже за счет заведения. У нас даже стоматолог появился, большой специалист, в заграничной клинике работал!
– Давай, Катя, мы с тобой лучше на ресепшен сходим, – предложила я. – Мне у портье кое-что узнать надо, но, боюсь, со мной он откровенничать не станет. А тебя-то, наверное, весь персонал отеля в лицо и по имени знает, ты же здесь давно работаешь…
– Дольше, чем многие из них, – кивнула польщенная Катерина. – Половину обслуги только на летний сезон набирают – с апреля по октябрь, а я тут круглый год пашу. Что тебе узнать-то надо?
Она уже поднялась и оглаживала свои велюровые бока, стирая с них невидимые пушинки. Я тоже не стала рассиживаться:
– Тут такое дело… Мне в номер – я в тыща пятьсот шестьдесят седьмом живу – один человек через портье письмо передал. Хочу узнать, как он выглядел и когда именно это было.
– Ты че, заказы в письменном виде принимаешь? Культурненько, – Катерина взглянула на меня с уважением. – Ну, пойдем на ресепшен. Помогу тебе, как старослужащий новобранцу! У нас тут, милочка, не армия, ни дедовщины, ни бабовщины нет.
– У вас дядевщина, – сострила я.
Собственная шутка показалась мне смешной, но Катерина на сей раз даже не улыбнулась, и я подумала, что ее рассказам о прекрасно организованной трудовой жизни Дядиных девочек не стоит верить на слово.
– Скажи еще, что ты должна проверить их на собственном опыте! – накинулась на меня праведница Нюня. – Боже, что происходит, куда мир катится! Куда ТЫ катишься, Таня?! Смотрите-ка, она уже готова завербоваться в проститутки!
– А ты, Нюнька, знаешь такое слово – «самопожертвование»? – отбрила неисправимая авантюристка Тяпа, готовая на все и всегда. – Танюха же не ради себя – ради близкого человека свою девичью честь нещадно марает! Как Сонечка Мармеладова в известном романе Федора Михайловича Достоевского!
Нюня столь ярким проявлением эрудиции впечатлилась и затихла, Тяпа тоже замолчала, но не пристыженно, а самодовольно. В наступившей тишине я услышала деловитый голос Катерины:
– Стой здесь, я сама их попытаю.
Она втянула живот, выпятила грудь и пошла, виляя бедрами, «пытать» портье. И, право, напрасно менеджер-сутенер Геннадий сетовал, что его кадры чужды садизма: уж не знаю, как именно пытала дежурного портье моя новая подруга, но информацию она добыла совершенно бесценную.
Оказывается, свое послание пьяная Райка в костюме Золотой рыбки царапала мне при физической и моральной поддержке холеного мужика в эсэсовской форме!
– М-да, на этот раз наша подруга совершенно точно связалась с неподходящим парнем! – досадливо сказала Тяпа. – Чего хорошего можно было ждать от интрижки с фашистом? Пожалуй, Райкиному скоропостижному исчезновению удивляться не стоит.
– Ты думаешь, он заточил ее в концлагерь?! – ахнула Нюня. – Да-да, ведь фашисты крайне дурно относились к евреям, а Раечка наша как раз приехала из Израиля!
– Насчет концлагеря я сомневаюсь – времена не те, – подумав, решила Тяпа. – Но он мог приковать бедняжку к ножке кровати – это в худшем случае. А в лучшем – вывезти Райку как знатный сексуальный трофей в свой фатерланд.
Обе версии заслуживали внимания, и первым делом надо было выяснить, не съехал ли из «Перламутрового» Райкин штандартенфюрер.
Я скоренько попрощалась с Катериной и побежала к лифту, чтобы вернуться на свой пятнадцатый этаж. Именно там, в непосредственной близости от нашего с Раисой номера, я видела мужчину в черной эсэсовской форме не далее как вчера. Наверняка это был тот самый эсэсовец! Предположить, что на территории курорта, не знавшего ужасов оккупации, спустя полвека после окончания Второй мировой войны может находиться не один странный тип, щеголяющий в столь зловещем костюмчике, мне было трудно.
Вчерашнее лифтовое катание, богатое переживаниями для меня и травмами для других его участников, научило осторожности. К лифту я продвигалась короткими перебежками с долгими остановками за колоннами. Избегая всяческого общества, три кабины я пропустила, а в четвертую юркнула только после того, как убедилась, что других желающих прокатиться не будет.
Дежурная по этажу при моем появлении сначала выскочила из своего окопчика, а потом упала в него, как подстреленная. Я заподозрила, что тетя Груша-1 не хочет меня видеть (с чего бы это?), но вынуждена была пойти наперекор ее желанию. Мне обязательно требовалось узнать, в каком номере проживает гадкий клоун, надевающий в качестве выходного платья эсэсовский мундир. Я спросила об этом дежурную, и с балкона, отдернув занавеску на открытой двери, высунулся заинтригованный необычным вопросом курильщик. Едва показавшись, он снова спрятался, но далеко не ушел – я видела темный силуэт за тюлевой занавеской. Еще бы: мексиканская оборванка, интересующаяся немецким офицером, – это была прелюбопытная история с географией!
– Ах, ничего я не знаю! – дежурная покосилась на дверь и попыталась от меня отмахнуться.
Я вынула из своего вспотевшего кулачка влажную сторублевку, и тогда тетя Груша заговорила по-другому:
– Не трудись напрасно, милочка, этот мужчина строгих правил, он всех ваших прогоняет.
– Какой у него номер? – проглотив оскорбление, повторила я основной вопрос.
– Шестьдесят девятый, – шепнула тетя Груша, вновь покосившись в сторону волнующейся занавески.
– Он сейчас там?
– Нет.
Давая понять, что количество слов, полагающееся мне на сто рублей, ею уже выдано, дежурная пала в окопчик и склонила голову над кроссвордом. Второй сторублевки у меня не было, а отдавать за минутный разговор пятисотку было жалко.
– Таких расценок нет даже в заграничных службах «Секс по телефону»! – поддержала меня Тяпа.
Я отклеилась от барьерчика и пошла к себе – в очередной раз переодеваться, подстерегать соседа-эсэсовца и думать, думать, думать…
Егор Ильич Колчин ковырял белужью икру с таким видом, словно рылся в навозе, крайне слабо надеясь найти белое жемчужное зерно.
На лице официанта, изваянием застывшего за спиной уважаемого гостя, отражалось растущее беспокойство. Он, в отличие от Егора Ильича, прекрасно знал, что деликатесная икра беспощадно переморожена, затем промыта и для пущего блеска и аромата приправлена селедочным маслом.