Насколько Зяма, никогда не имевший четвероногого друга крупнее хомяка, знает собак – вопрос спорный. Тем не менее обрисованная братцем перспектива оказаться единственной, кого покусает испуганный и озлобленный пес, мне не понравилась. Но просить кого-то составить мне компанию было бы неблагородно. Зато вполне справедливо потребовать от компаньонов взять на себя Барклаевых тюремщиков!
– Чтобы освободить собаку, нужно сначала удалить хряка с бугаем, – напомнила я, картинно поигрывая молотком.
– Индия Кузнецова в мире животных! – сострил Зяма.
– О хряке с бугаем не думай, мы их нейтрализуем, – пообещала Трошкина, картинно поигрывая зубилом.
Жонглирование слесарным инструментом не входило в число ее умений, зубило упало на ногу Зяме, и несдержанный братец произнес несколько популярных русских слов, вызвавших радостное оживление у Оли, Любы, Вали и Гели. Трошкина смутилась, с извинениями подняла зубило и передала его мне. Она еще раз заверила, что хряк с бугаем – не моя забота, после чего вся компания удалилась за угол, чтобы обойти участок по периметру ограды и выйти к воротам. Зяма и Трошкина, слегка зашибленные инструментами для освобождения галерных рабов и цепных собак, синхронно прихрамывали.
– Идеальная пара! – убежденно прошептала я, проводив одинаково перекошенные фигуры брата и подруги умиленным взором.
Хруст сорняков под ногами уходящего отряда затих. Я удобно устроилась на верхней площадке стремянки, привалившись спиной к нагретой солнцем кирпичной стене, и с помощью перископа стала наблюдать за хряком и бугаем, ожидая, когда же они покинут сцену. Впрочем, Трошкина обещала мне свистнуть.
Отвлекающий маневр вдохновенно сочинил Зяма, и план его понравился всем, кроме Трошкиной.
– Почему именно я должна быть медсестрой? – заупрямилась она. – То я сестра по разуму, то сестра милосердия! Надоело!
– Ах, как я рад, что тебе наскучили братско-сестринские отношения! – с улыбочкой змея-искусителя прошептал на ушко строптивице Зяма. И громко добавил: – Понимаю, Аллочка, тебе тоже хочется побегать по полю нагишом, в одном веночке с лентами, это и мне бы понравилось, – тут Трошкина покраснела, а Зяма продолжил: – Но ты в нашем отряде единственная девушка, которую плохие дяди собачники не знают в лицо.
Оля, Люба, Геля и Валя ловко плели пасторальные головные уборы из васильков и алых полевых маков. Для пущего национального колорита венки украсили оранжевыми и синими лентами, которые нарезали из Зяминых маскировочных чулочков маникюрными ножницами, нашедшимися в Алкиной сумке. Теми же ножничками художник-дизайнер ловко сделал из карманного календарика трафарет в виде аккуратного креста. Затем в ход были пущены белый носовой платок и красная губная помада, и в результате самозванная медсестрица Трошкина тоже получила подходящий головной убор. В сочетании с белым платьицем в стиле «сафари» косыночка с красным крестом образовала вполне убедительное подобие медицинской спецодежды. Оля, Люба, Геля и Валя по замыслу автора должны были обойтись вообще без костюмов – цветочные веночки за наряд сойти не могли.
– Ну, девочки, пора! – скомандовал Зяма, туго завязав на затылке Трошкиной концы сестринской косынки. – Раздевайтесь, я отвернусь!
– Еще чего! – громко возразила Геля, и боевая четверка на глазах у восхищенного кавалера проворно разоблачилась до нижнего белья.
Верхнюю одежду дивчата аккуратно свернули и спрятали под кустом, косы распустили и увенчали толстыми бубликами цветочных плетенок.
– Все, Зяма, иди отсюда! – сердито скомандовала Алка.
Ей не понравилась далеко не отеческая нежность, с которой полководец осматривал бойцов своего украинского легиона.
– Запевай! – отдал Зяма последний приказ и убежал за угол под нестройное, но громкое и душевное пение «Реве та стогне Днипр широкий».
– Квартет «Виа-гра»! – съязвила Трошкина, неласково посмотрев на голосящих дивчат.
Она решительно одернула платьице, временно возведенное в ранг медицинского халата, и зашагала к калитке.
Вовчик лежал на бортике бассейна и с этой безопасной высоты смотрел на бассета сонно прищуренными глазами. Измученный жаждой пес вылакал воду со снотворным в один присест и уже задремывал. Ультяков в своем гамаке тоже успел захрапеть, но его разбудил громкий стук.
– Кого это черти принесли? – недовольно заворчал Гена, с трудом выбираясь из гамака.
– Я посмотрю! – вызвался Вова и потрусил к калитке, на ходу растирая помятое лицо ладонями и сердито тявкая: – Кто там? Чего надо?
– «Скорая помощь»! – ответил ему из-за забора тоненький, но очень строгий девичий голос.
– Мы не вызывали! – Вова удивился, но калитку все-таки открыл.
– Спите, господа хорошие? – с неодобрением посмотрев на его слежавшуюся физиономию, спросила хорошенькая медичка в белом обмундировании. – А за дамами своими почему не приглядываете?
– За какими дамами? – с пробуждающимся интересом спросил подоспевший Ультяков.
– Здрасьте! – раздраженно всплеснула ручками сердитая медичка. – Четыре голые красотки в бессознательном состоянии валяются у них под забором, а они спрашивают, какие дамы!
– Голые красотки? – недоверчиво повторил Вова и энергично протер глаза, заподозрив, что все происходящее ему снится.
– Или это не ваши? – встревожилась медичка, переводя вопросительный взгляд с одного мужика на другого.
– Наши, конечно, наши! – быстро отозвался Ультяков и, чтобы напарник не вздумал по глупости отказаться от щедрого дара небес, с силой наступил ему на ногу.
Четыре голые красотки в бессознательном состоянии! В такое счастье трудно было поверить, но медичка, похоже, не шутила. Не усомнившись, что те бессознательные подзаборные бабы и эти два сонных олуха – одна компания, она потребовала ведро холодной воды, чтобы привести красоток в чувство.
– Воды? Сейчас! – услужливо отозвался Вова.
Он повернулся бежать во двор, но более сообразительный Гена схватил его за руку и быстро сказал:
– Сейчас не получится! Нет у нас сейчас воды, вся кончилась. Давайте мы наших красавиц пока занесем во двор как есть, положим в тенечке, а уж потом будить станем!
– Где положим? Покажите место!
Вова с Геной, все более волнуясь и радостно суетясь, устроили строгой медичке короткую экскурсию по двору и показали все имеющиеся в наличии тенистые прохладные места. Ознакомившись с предложенными вариантами, медичка выбрала под полевой лазарет просторную площадку для стоянки автомобилей.
– Здесь тихо и спокойно, – сказала она.
Площадка, затененная навесом, помещалась в углу двора сразу за въездными воротами. С двух сторон ее закрывал забор, с третьей – стена дома. С внутренним двором этот аппендикс не сообщался, так что место и в самом деле было уединенное.