– О чем это они говорят?
Денис поднял голову и тоже прислушался, а через минуту вскочил на ноги и заключил в объятия взвизгнувшую Монику.
– И этот человек называл ветреным меня?! – искренне возмутился Зяма. – Мы ведь еще даже не уверены, что Дюха совсем пропала!
– Похоже, она уже нашлась, – улыбаясь, сказал нам Маня. – Моничка видела ее сегодня утром на дороге и запомнила, в каком именно месте.
– А почему сразу не сказала?! – рассердился любящий брат Кузнецовой.
Маня пожал плечами, усмехнулся и понизил голос до шепота:
– Видите ли, Моничка не равнодушна к Муне и всеми силами борется за свою любовь. А ваша подруга внушала ей серьезные опасения. Моничка же не знала, что наша Катя… то есть ваша Инна выходит замуж за Дэна. Наша Моня думала, что у Инны роман с Муней!
– С чего это ваша Моня так думала? – удивилась я.
– Ну… Просто эту ночь Муня провел не с ней, – смущаясь, объяснил Маня.
– Ой! – виновато сказала я и прихлопнула открытый рот ладошкой.
Последовавший разговор с Зямой мне не хочется вспоминать.
Мехти с его пикапом куда-то пропал, даже не истребовав с нас обещанные сто евро – не иначе решил, что иметь дело с такими психами себе дороже. Едва вернувшуюся серебристую машинку вообще угнали, и пришлось нам ехать на «Фольксвагене» вшестером.
Мне было очень некомфортно: пришлось делить заднее сиденье с Зямой, Денисом и Муней, а они все парни крупные, так что я получила в свое распоряжение даже меньше четвертушки дивана. При этом ревнивец Зяма никак не мог допустить моего соседства с Муней, поэтому они с Денисом взяли меня в клещи. Муню же запихали в угол, и мстительный Зяма при каждом удобном случае толкал его то локтем, то коленом. В общем, я с огромным нетерпением ждала нашего прибытия на место и выхода на оперативный простор.
Моника, с удобством устроившаяся на переднем сиденье, измотала всем нервы классической игрой в «помню – не помню». Ее девичья память сохранила колоритный образ Кузнецовой, замотанной в разноцветные тряпки и приплясывающей на обочине шоссе вблизи дорожного указателя, однако она никак не могла вспомнить, что именно было написано на знаке. В результате мы тормозили у каждого встречного столба. Уверена, что никогда прежде дорожные указатели Австрии не подвергались такой тщательной ревизии!
И ведь мы не просто изучали надписи на табличках! Мы останавливались и выпускали из машины нашего эксперта-криминалиста Кулебякина. Он рысью пробегал по окрестностям в поисках следов недавнего пребывания Кузнецовой, ничего такого не находил и возвращался в машину, где первым делом теснил, как поршень, соседей по диванчику, успевших распространиться на свободное место. Через час после нашего стремительного старта из Хофбурга мои бока болели так, словно их намяли в уличной потасовке.
Короткими переездами от столба к столбу мы медленно удалялись от Вены. Помимо боли в намятых боках, меня все сильнее мучило подозрение, что Кузнецова не сумела наследить в достаточной степени, чтобы это стало заметно. Однако я совершенно напрасно сомневалась в остроте глаз и профессиональной компетенции нашего следопыта!
– Он сделал это! – вскричал Зяма, наблюдавший за очередной вылазкой Кулебякина.
Денис сошел с обочины в подлесок, склонился над трухлявым пнем, точно заботливая мать над колыбелью младенца, и что-то такое с этим пнем делал – то ли пылинки с него сдувал, то ли ворсинки с него снимал.
Всей толпой мы вывалились из машины и затопали в подлесок, но Кулебякин страшным голосом заорал:
– Назад! – И я так проворно попятилась, что чуть было не попала под машину.
– Что там? Что ты нашел? – вытягивая шею, как голодный жираф под особо рослым баобабом, крикнул Зяма.
– Много чего, – ответил Денис, заворачивая в бумажку какую-то ниточку.
Ее Моничка уверенно опознала как фрагмент бахромы с Инкиного платка. Помимо ниточки, на самом пеньке и вблизи него обнаружились следы Инкиных ног, рук и даже зада, отпечаток которого в древесной трухе Кулебякин осмотрел с особой нежностью.
– Туда! – постановил наконец наш командир, широким жестом указав направление в глубь леса.
– Рота, за мной! – воодушевленный Зяма первым вломился в ольшаник.
Я не знаю, сколько человек в нормальной роте, но уверена, что мы шумели за целый полк. Мы кричали: «Инка, ау!», «Кузнецова, где ты?», «Дюха, мы идем к тебе!» и просто «Эге-гей!» Лесные звери разбегались от нашего ауканья и эгегейства, как от пожара: я лично видела стремглав бегущего зайца, а Моня едва не наступила на змею. После этого громкость производимого нами шума увеличилось как минимум вдвое: мы с Моничкой так завизжали, что с дуба, благополучно пережившего зимние ветра, осыпались последние прошлогодние листья, а ворона с ближайшего дерева не просто улетела – ушла в зенит, как ракета «земля-воздух».
Крича, вопя, шурша и топая, мы сначала поднялись на вершину поросшего лесом холма, а потом спустились с него к ручью и там увидели умилительную картину.
На мшистом стволе поваленного дерева сидела, свесив ножки над журчащей водицей, наша дорогая и любимая Индия Борисовна Кузнецова. На плечах у нее была персидская шаль, на голове веночек из желтых одуванчиков, на щеке царапина, на подбородке синяк. В одной руке прелестная дева держала колючую ветку шиповника, а другой обрывала и метала в рот сморщенные бурые ягоды.
– Привет! – спокойно сказала она, когда мы вывалились из кустов и закачались над обрывом – помятые и недоверчиво помаргивающие, как весенние медведи. – Вы поесть не принесли?
– Поесть? Нет, – растерянно ответил Кулебякин и помог любимой девушке спрыгнуть с бревна. – У меня только попить…
Зяма, растроганно шмыгая носом, открыл сестричке свои братские объятия, но Кузнецова проскользнула у него под локтем и с ходу вступила в контакт с Маней: двинула его кулаком в живот, а потом еще саданула ребром ладони по затылку!
Конечно, когда мы общими усилиями смогли убедить нашу боевую подругу в том, что длинноволосый брюнет Маня вовсе не тот хвостатый гад, который принес ей столько неприятностей, Инка извинилась за свою хулиганскую выходку. Но мне показалось, что желание бить морды у нее не прошло. Кузнецова чувствовала себя глубоко оскорбленной тем, что в прославленной Вене на ее долю выпало столько страданий, и жаждала посильно отравить радость жизни всем окружающим. Она так капризничала и вредничала, что Денис не придумал ничего лучшего, как применить проверенное веками и народами простое средство. Он аккуратно перелил в глотку любимой девушки содержимое своей фляжки, и обратный путь в столицу Австрийской Республики мы проделали в условиях ужасающей и беспрецедентной тесноты: на коленках всех четырех пассажиров заднего диванчика возлежала безмятежно похрапывающая Кузнецова.
– Итак, давайте все-все проясним, – предложила Трошкина, ерзая на стуле, как отличница, изнывающая от желания показать полноту своих знаний.