– Студенты тоже не подпишут, – держась за бока, с сожалением сказал хилый Цапельник.
Лифт в доме писательницы Кузнецовой не работал, и на седьмой этаж деятели культуры топали на своих двоих.
– Им, я видел, всё это безобразие очень даже понравилось, – с досадой сказал Цапельник, имея в виду несознательных студентов. – А у нас тогда и половины подписей не набирается.
Антонина Трофимовна шумно вздохнула, щурясь, заглянула в документ под названием «Коллективная нота протеста» и сокрушенно покачала головой:
– Не набирается!
– Поэтому Кузнецову нужно дожать! – сказал Цапельник и злобно ощерился.
Он горячо и страстно не любил Варвару Петровну Кузнецову. То есть сначала он ее горячо и страстно любил, но светлое чувство сменилось темным после одного весьма откровенного разговора. В ходе него игриво настроенный Цапельник узнал о себе много нового и неприятного, и Варвара Петровна совершенно разонравилась ему как женщина (подумаешь, цаца какая!). А как более успешного работника пера непризнанный читающей публикой Цапельник ее и до того сильно недолюбливал, поэтому дожать Кузнецову любым способом, вплоть до того самого, который успешно практиковал Отелло, было одним из заветных мечтаний злопамятного и ревнивого Цапельника.
– Но я не дойду до седьмого этажа! – со слезой в голосе пожаловалась одышливая Антонина Трофимовна. – Идите дальше один, я подожду вас здесь.
– Один? – Цапельник смутился.
В ходе того самого незабываемого разговора он узнал, что у цацы Кузнецовой есть суровый муж-полковник, придерживающийся самых строгих взглядов по части морали и нравственности. Можно было ожидать, что в двенадцатом часу ночи этот примерный военизированный семьянин находится у себя дома, а дожимать Варвару Петровну в его присутствии Цапельнику представлялось опасным.
Впрочем, писателя с тонкой душевной организацией пугало и одиночное восхождение по плохо освещенной лестнице. Электрификация подъезда в поздний час осуществлялась по экономичной формуле «две «сороковатки» на шесть этажей». В закоулках лестничных маршей залегла непроглядная тьма. Писателю-реалисту не хотелось думать о том, что в самой тени мог залечь еще кто-нибудь – грабитель, маньяк, уличный пес или бомж, способный внезапно потянуться из темноты к светочу знаний в лице интеллигентного Цапельника за порцией развивающего общения или же за банальным подаянием.
– Послушайте, может, мы сами подпишемся за Кузнецову? – оглядевшись по сторонам и заговорщицки понизив голос, предложил Цапельник. – Это, конечно, не очень хорошо, но мы же для пользы дела! Цель, как говорится, оправдывает средства! А она об этом даже не узнает! Эта Кузнецова – такая асоциальная личность, она даже на заседания союза писателей никогда не ходит! Мы найдем образец и скопируем ее подпись…
– Кстати, у меня есть ее книжка с автографом, – задумчиво сказала Антонина Трофимовна.
– Вы читаете Кузнецову?! – Шокированный Цапельник до предела округлил глаза. – Вы?! Такая умная, трезвая, абсолютно земная женщина – читаете страшные сказки?!
– Да, а что? Иногда читаю, – нервно переступив слоновьими ногами, смущенно призналась абсолютно земная Антонина Трофимовна. – Знаете, все эти страшные сказки здорово отвлекают от суровых будней. И потом, почему вы думаете, что все это совершенный вымысел? Очень многое в нашей жизни пока находится за гранью понимания. Телепатия, ясновидение, дети-индиго…
– Зомби, привидения, упыри, вурдалаки! – всплеснув руками, издевательски продолжил Цапельник.
Темнота ответила ему пугающим эхом. Писатель-реалист беспокойно огляделся и непроизвольно еще понизил голос:
– Скажите еще, что эта ваша Кузнецова пишет свои жуткие байки с натуры – видит, как летают призраки, и слышит, как бегают черти!
– Цок, шлеп… Цок, шлеп… – отчетливо послышалось снизу.
– Какой странный звук, – бледнея, сказала Антонина Трофимовна. – Как будто, я думаю…
– Как будто, вы думаете, что? – насторожился Цапельник.
– Как будто хромой бес копытом цокает! – прошептала впечатлительная дама.
В этот момент на первом этаже погасла лампочка.
– А что у него, вы думаете, со вторым копытом? – болезненно моргнув, трусоватый Цапельник тоже перешел на шепот.
– А второго копыта у него вовсе нет! – Антонина Трофимовна тихо поехала пышным задом по подоконнику, забиваясь в угол. – Он же хромой! У него на второй ноге мя-агкое…
– Цок, шлеп… Цок, шлеп… Щелк! – Вторая (и последняя!) лампочка на третьем этаже тоже погасла.
– Он поднимается! – уже откровенно паникуя, шепнул Цапельник, беспощадно тесня Антонину Трофимовну в ее укромном углу.
– Не иначе к Кузнецовой идет! – беззвучно прошуршала она и неосторожно звякнула пряжкой сумки о мусоропровод.
– Дум-м-м-м! – предательски загудела огромная труба.
– Цок? Цок-цок-цок!
– Слышали? Он проскакал на одной ножке! – догадался Цапельник. – И затаился… Наверное, не хочет, чтобы передовая общественность узнала о порочащих связях Кузнецовой с миром теней!
– Общественность не узнает! – Антонина Трофимовна помотала головой и зачем-то возвысила голос, сделавшийся тоненьким, как у девочки из младшей ясельной группы:
– Мы никому ничего не скажем, только не делайте нам ничего плохого!
Темнота издевательски сопела, нервируя представителей передовой общественности пугающей неизвестностью.
– Господи, помоги нам! – закатив глаза, жалобно попросил идейный писатель бетонную плиту перекрытия.
И, как ни удивительно, ответная реакция Всевышнего последовала безотлагательно: у основания башни послышался стальной лязг, и в шахте подъемника обнадеживающе загудело.
– Скорее, поехали! – Цапельник первым прыгнул в прибывший лифт и потянулся к щиту с кнопками.
Антонина Трофимовна с поразительным проворством юркнула в освещенную кабину и без разбору замолотила по кнопкам пухлым кулаком, едва не сломав писателю указательный палец. Двери лифта сомкнулись послушно, но недостаточно быстро – пассажиры успели заметить и прошмыгнувшую мимо кособокую фигуру долговязого черта с лохматой шерстью на горбу, и грязные следы, оставленные им на сером бетоне лестничной площадки.
Эти следы Зайченко и Цапельник видели не больше секунды, но оба могли бы поклясться, что один отпечаток был большим и овальным, а второй раздвоенным и значительно меньшим по размеру.
Лифт, зараза, опять не работал, и я вынуждена была подниматься по лестнице. На четвертом этаже мне встретились какие-то граждане – пришлось кутаться в полотенце, прыгать в сторону и отсиживаться в ненадежном укрытии за мусоропроводом, пока они не удалились. На пятом меня посетило малодушное желание заглянуть к доброй подруге Трошкиной и поплакаться на свою печальную судьбу, но у Алки было закрыто, и на стук в дверь она не отреагировала. В принципе это могло иметь самое простое объяснение: в двенадцатом часу ночи Алка при отсутствии у нее более интересных занятий вполне могла завалиться на боковую, предварительно заткнув уши заглушками плеера.