На воротах Антон, кивнул издали, открыл, сразу начал: как пройти с седьмого лэвела на восьмой, после того как замочишь дядю с зеленой рожей и светящимся топориком? А потом куда? А потом кого? А зеленых баб как? А тогда зачем они? Я вспомнил вовремя, как сам когда-то безуспешно искал в той же комнате выход, подумал некстати, что эти помещения с запрятанными рычагами достали, до колик хочется чего-то простого, понятного. Не ходить по огромному многоэтажному замку, средневековому или футуристическому, не тыкаться во все двери, по десять раз попадая в одни и те же коридоры, подвалы, чуланы, канализационные трубы, тычась в запертые двери…
Хочется просто ехать на коне, бить гадов по дороге. Пусть выпрыгивают из кустов и развалин на протяжении сотни-другой верст, а то и тысячи, чтобы по дороге и пальмы, и сосны, и заснеженные скалы. И противники действительно разные, а не по сути одинаковые и совсем не страшненькие монстры. И получать от игры… тьфу, баймы удовольствие, а не разгадывать пазлы. А то некоторые игры, в самом деле красивые и заслуживающие внимания, бросаешь на полдороге.
Антон посмотрел на распахнутые ворота, пульт управления там, в будке, махнул рукой, вроде бы колонны черных мерсов с затемненными стеклами не видать на горизонте, поинтересовался:
– Как тебе у нас?
– Пока нравится, – признался я. – Честно. Уже привык, хотя я вообще-то волк-одиночка. Только один Козаровский для меня… гм… ну, это, может быть, потому, что я его еще не знаю.
– Поближе узнаешь, – предостерег Антон, – подальше пошлешь. Это о Козаровском. Но шеф его ценит. Это Серега, к примеру, работает, спустив в рукава, а Козаровский землю роет! Потому и получает больше всех…
– Ну, – заметил я, – все вы получаете неплохо, судя по вашим мордам.
– Неплохо получаем по мордам? Это верно, бывает. Но бабок все равно мало. Единственное, что могу себе позволить на такую крохотную зарплату, это музыка, женщины и вино, поскольку газ, продукты питания и квартирная плата уже не по карману.
Он захохотал, отправился в будку. Я выжал сцепление, машина медленно покатила по широкой Аппиевой дороге, такой же надежной, простоит века и века.
Перед особняком мерс и джип, остальные машины в подземном гараже. Я там не был до сих пор, да и как-то не тянет, находился по всяким подземельям еще с Бехолдера, да и всякие там думы, кваки, сины и прочие дайкатаны почему-то без блуждания по сточным трубам жить не могут, а уж в подземных гаражах, как знаю по фильмам, стоит треск от пулеметных очередей, там рвутся гранаты, бухают гранатометы, ящики с наркотой вспыхивают, как цистерны с бензином, а на другом конце гаража торопливо цементируют очередную яму с трупами.
Я нежно прикрыл дверцу Серебряночки, у меня нет рефлекса советского автомобилиста смачно хряпнуть дверью, палец уже привычно нажал кнопку на брелке с ключами, Серебрянка ласково подмигнула мне фарами. Мол, сигнализация включена, не волнуйся, я никому не отдамся.
На крыльцо вышел, загораживая дорогу, Козаровский. Настроение сразу упало. Обычно он сидит в операторской, за всеми наблюдает, за всеми подслушивает. Он не только видел, как я подъехал к воротам, но мог даже слышать, что спрашивал Антон и что я объяснял.
Не боись я так этого кагэбиста, перемыл бы ему вслух и всласть кости, натолкал всякого, мол, подслушивать своих нехорошо, но, во-первых, для такого человека своих не бывает, во-вторых, если честно, у меня ноги подгибаются, когда чувствую на себе его холодный взгляд.
– Седьмая камера плохо показывает, – сказал он механическим голосом. – У тебя как с квалификацией?
– А что плохо? – пробормотал я. – Не переключается?
– Переключаться переключается, – сказал он строго, – но изображение какое-то мутное.
– Так, может, просто грязь на объективе? – предположил я.
– Может, – согласился он высокомерно. – Вот и проверь. А потом доложи!
Я потащился дальше с вконец испорченным настроением. Камеры почти все смотрят сверху вниз, к тому же снабжены щитками, иначе вороны начнут гадить в объективы так прицельно, словно у них лазерная наводка для дерьмометателей.
И только в коридоре злость растушевалась, взамен пришла сладкая боль. Дверь приемной все ближе, ближе…
Грудь моя поднялась, застыла, плечи распрямились, я надел на лицо улыбку человека, который одной левой делает все то, что человечество всеми четырьмя, толкнул дверь.
В залитой солнечным светом комнате, сияющей, слепящей, похожей на уголок небесного рая, – Вероника. И больше ничего нет, даже вместо стен розовые тридэшные облака, тоже пронизанные светом, бодрящие, как кофе.
– Здравствуй… Вероника, – проговорил я.
– Здравствуй, Андрий, – ответила она. – Погоди минутку.
Я остановился, осчастливленный, она хочет со мной общаться, но Вероника ткнула пальчиком в кнопку коммутатора, сообщила, что я пришел, выслушала ответ и молча указала мне глазами на дверь кабинета.
Конон в своем кресле за тыщу баксов разговаривал по телефону. Мне кажется, я не заставал его в другой позе. А если бы он был генералиссимусом, то всякий раз я видел бы его у карты страны. А то и мира.
– Здравствуйте, Илья Юрьевич, – сказал я уважительно.
Он кивнул, глазами указал на кресло. Я сел на самый краешек, так выглядит почтительнее, весь внимание, готовность сорваться с места и мчаться выполнять любое желание. А если честно, то я в самом деле переполнен благодарностью, в самом деле хочется что-то сделать для этого человека, помимо того, что делаю за свое жалованье.
Трубка опустилась на рычажки. Он окинул мое лицо испытующим взглядом. Я сказал поспешно:
– Илья Юрьевич, у вас здесь антипрослушивающие экраны.
Он посмотрел на меня остро.
– Ты это про что?
– Да так, специалисту это заметно.
– А ты специалист?
– Нет, но… мне приходилось сталкиваться. Да и сейчас слежу краем глаза.
– Зачем?
– Помехи, – пояснил я. – Я ведь с точностью могу вам рассказать, где и в каких точках Москвы перехватчики и подавляльщики от всяких там ФСБ и ФАПСИ. Нет, мне по фигу, что они там делают, просто трафик вблизи их полей впятеро хуже. Приходится сторониться.
Конон помолчал, спросил подозрительно:
– А если у меня такое стоит, то и что?
– Да так, – сказал я поспешно. – Даже если затеваете госпереворот, мне по балде. Мне важнее, чтобы байма финансировалась. Потому ваше благополучие – это мое благополучие. Видите, какой я корыстный? А потому позволю заметить, эти экраны устарели еще с весны. Пошел в производство сканер, который пробивает все эти помехи… достаточно мощные, надо признать.