– Террористки прилетели в аэропорт Домодедово рейсом из Махачкалы, – начал он.
– С ними еще двое мужчин было, – тут же встрял Ветер.
Но Ворон не дал себя перебить.
– Это не суть важно. Они прилетели, и сотрудники отдела милиции что-то заподозрили, забрали у них паспорта и передали одному капитану милиции, оперуполномоченному по борьбе с терроризмом. Этот капитан должен был их досмотреть и проверить на предмет возможной причастности к терактам. А капитан взял и отпустил их без всякой проверки.
– Как же так? – заволновался Камень. – Почему? Как он мог так поступить?
Ветер молчал, Ворон тоже смущенно отвернулся. Точного ответа ни тот, ни другой не знали.
– Ну, что вы молчите? – бушевал Камень. – Столько горя, столько слез, такие страшные трагедии – и вы не можете мне сказать, как так получилось? Почему капитан их отпустил? По халатности? Или они ему денег дали? Или запугали чем-нибудь? Ведь была же реальная возможность предотвратить трагедию! Господи! Ну что за люди эти люди!!! Нет, никогда я их не пойму. Никогда.
И снова между заснеженными елями повисла тишина. Камень искренне горевал о прерванных жизнях, легковесный Ветер терпеливо ждал продолжения рассказа, а Ворон собирался с мужеством, чтобы провернуть заранее запланированный маневр с удалением Ветра.
– Я… это… – он откашлялся, – покину вас ненадолго, ладно? Мне тут надо по делам слетать.
– Куда это? – недовольно вскинулся Ветер. – А сериал?
– Я скоро вернусь, мне правда очень надо. Я белочке обещал помочь кору собрать.
И Ворон ловко вспорхнул с ветки, не дожидаясь уговоров остаться.
Вернулся он через четверть часа, и вид у него был встревоженный и испуганный.
– Ветер, там тучи какие-то про тебя спрашивают, – сообщил он прерывистым от волнения голосом.
– Где? – заволновался Ветер. – В какой стороне?
– С юга идут. Злые, как черти, черные, тяжелые, и, по-моему, они молнию с собой тащат, во всяком случае, у них там что-то посверкивает и погромыхивает.
– Черт! – завопил Ветер, подбираясь и готовясь к рывку. – Они меня и здесь нашли! Ироды! Всё, пацаны, я полетел, не поминайте лихом. Если про меня спросят – не выдавайте. Меня здесь не было, и где я – вы не знаете.
– Не выдадим, – дружно пообещали Камень и Ворон.
Друзья долго смотрели вслед товарищу и вздыхали, Камень – искренне и печально, а Ворон – притворно, радуясь и хваля себя за сообразительность. Эк он ловко придумал, как избавиться от лишних ушей!
Ему не терпелось продолжить разговор, но Камень все молчал, грустил и ни о чем не спрашивал.
– Ну вот, значит, Вадим погиб, – не выдержал Ворон.
– Да, – меланхолично отозвался Камень. – Жаль его. Молодой мужчина, женился, ребенок родился, и вдруг такое… Жене, наверное, очень тяжело. Все-таки когда человек долго болеет, у его близких есть время морально подготовиться, заранее свыкнуться с мыслью о том, что его может не стать в любой момент. А когда вот так, внезапно… Нет, что ни говори, а это страшная трагедия.
– Я что хотел сказать-то… Помнишь, я уговаривал тебя сделать так, чтобы Вадим с Лелей познакомились.
– Конечно, помню.
– Так вот я теперь думаю, что я, наверное, был не прав.
– А я тебе еще тогда говорил, что ты не прав. Ничего нельзя менять в человеческих жизнях. Люди сами хозяева своих судеб, и мы не вправе ими распоряжаться.
– Нет, я про другое. Понимаешь, я сейчас подумал, что если бы ты сделал, как я просил, то теперь Леля потеряла бы любимого и осталась вдовой. Представляешь, какой кошмар? Мало Любе и Родиславу всяких переживаний, так еще и это! И вообще, Леля такая хрупкая, такая чувствительная, она бы этого не пережила. Как подумаю, что она могла бы в этой трагедии потерять мужа, так прямо озноб пробивает. А так живет себе девушка спокойно в своей Англии и горя не знает. Правда же так лучше?
– Не знаю, – усмехнулся Камень.
– Чего ты не знаешь? – изумился Ворон. – Ты считаешь, что было бы лучше, если бы она пережила такую драму?
– Зато она узнала бы, что такое настоящая любовь, – заметил Камень. – Она бы пережила прекрасные, незабываемые часы и дни, она была бы счастлива, и ей в старости было бы что вспомнить.
– Но она пережила бы и страшное горе! Как ты можешь желать ей такого?! Ты – бездушное холодное существо, в тебе нет ни капли сочувствия! – закричал Ворон.
– Не повышай на меня голос, – строго ответил Камень. – У нас с тобой широко распространенная среди людей дилемма – что лучше: не знать любви, но не знать и боли утраты, или узнать эту боль, но зато узнать и высшее счастье. Насколько я знаю, споры до сих пор ведутся. И мое сочувствие тут совершенно ни при чем.
– А ты сам как считаешь? – поинтересовался Ворон.
– Я считаю, что лучше все знать, чем не знать. Потому что знание – сила. Переживание счастья само по себе ценно, а переживание боли закаляет душу и делает ее мудрее и сильнее. Так что лучше иметь, чем не иметь.
– Тогда ты должен был согласиться с тем, что Леле и Вадиму надо познакомиться! А ты сопротивлялся!
– Я сопротивлялся по другой причине, – терпеливо объяснил Камень. – Я не имею права управлять их жизнями. Уж как сложилось – так сложилось. Наше дело – смотреть и обсуждать. Мы можем даже попереживать за них, всплакнуть, если есть над чем, порадоваться, посмеяться, но ни в коем случае не должны ничего менять. Послушай, дружок, мне скучно в тысячный раз возвращаться к этой теме, она у меня уже в зубах навязла.
– Извини, – виновато пробормотал Ворон, – но мне было важно поговорить с тобой насчет того, что лучше: любить и потерять или не терять, но и не любить. Меня этот вопрос мучает. Мне хочется для людей душевного покоя и счастья, а что-то никак не получается. Какие-то у них законы жизни такие мудреные, что я не могу к ним приспособиться. Видишь, я хотел, как лучше для Лели, а теперь выходит, что так было бы только хуже, хотя ты меня уверяешь, что было бы хорошо. Я запутался, – удрученно признался он. – Наверное, я тоже в людях ничего не понимаю.
– Ну и не страшно, – успокоил друга Камень. – Мы с тобой не люди, мы – Вечные, поэтому совершенно естественно, что мы чего-то не понимаем. Вон люди тоже мало что понимают в жизни пчел и дельфинов, столько столетий изучают – и все разобраться до конца не могут. Мы с тобой друг друга-то не всегда понимаем, хотя вроде бы одинаковые, и люди друг друга не понимают. Не комплексуй. Давай лучше дальше смотреть.
* * *
Николай Дмитриевич Головин очень болезненно реагировал на информацию о террористических актах. И не только потому, что беспокоился за свою семью. Сам факт проявлений терроризма на территории России вызывал в нем гнев и ярость.