местного художника поражает
экспрессией реализма и
новаторскими методами
художественной выразительности.
Сегодня в подвальном этаже!
— В подвале? — удивился Бенни. — Это там, где Комната ужасов?
Команда поспешила вниз по узкой тёмной лестнице, где в скудно освещенном склепе со сводчатым потолком и кирпичными стенами, затянутыми густой паутиной, были выставлены самые кошмарные ужасы Галереи восковых фигур.
Специальная табличка сообщала:
Каждый, кто сможет
пробыть в Комнате ужасов
всю ночь,
получит в награду
5 фунтов стерлингов
А объявление пониже предостерегало:
В связи с необычайной силой воздействия
и чудовищным впечатлением,
производимым новой экспозицией,
награда увеличена до
10 фунтов стерлингов!
Взгляды ребят не задерживались на сценах убийств и кровавой бойни, размещённых вдоль стен. Перерезанные глотки, отрубленные головы — всё это они уже видели прежде. Но в одном из углов склепа гудела возбуждённая толпа, и ребята заметили, как двоих бледных и дрожащих посетителей уже выводили наружу.
— Где же он? — спросил Бенни. — Что они сделали с моим шедевром?
Он протолкался вперёд, команда последовала за ним. Они остановились перед надписью, гласившей:
Жертва испанской инквизиции
От сцены, представшей их взору в мерцающем свете факела, кровь стыла в жилах: священник, палач в чёрной маске, вооружённый раскалёнными докрасна щипцами, и скорчившаяся на рогоже жалкая фигура человека с головой Диппи Хичкока, послужившего моделью для выдающегося местного художника мистера Бенни Камински.
Голова выглядела именно такой, какой её вылепил Бенни. Её ни капельки не изменили, но в данном окружении она почему-то стала изображать неописуемый, смертельный ужас, способный у кого угодно вызвать ночные кошмары. Вытаращенные глаза, губы, растянутые в отчаянном крике, — в каждой черте подвергаемого пыткам человека запечатлелась предсмертная мука.
— Гм-м, — задумчиво протянул Бенни, — на чердаке она мне казалась совсем иной.
— Всё равно здорово, Диппи! — одобрил мистер Добни.
И кажется, все посетители галереи с ним согласились.
— Какое страдание в его глазах!
— Нет сил смотреть на такое…
— Несчастного, должно быть, так терзали, что на него без содрогания не взглянешь…
— Бедняга, наверное, уже в предсмертной агонии…
«Последнее замечание, — подумал Диппи, — совсем недалеко от истины».
Летом 1894 года в Ламбете ощущалась острая нехватка преступлений, и друзья из нью-катской команды громко сокрушались по этому поводу.
— Ума не приложу, — ворчал одиннадцатилетний Бенни Камински, одновременно в двадцатый раз бросая перочинный нож в столб на чердаке конюшни и промазывая в девятнадцатый. — Сдаётся мне, что все мошенники порастеряли последнюю смекалку.
— Может быть, они раскаялись, — предположил Громобой Добни, поправив на носу очки чумазым указательным пальцем. Громобой, совсем немного младше Бенни, отличался начитанностью, добрым сердцем и всегда думал о людях лучше, чем они были на самом деле. — Что, если они оставили преступные наклонности и занялись чем-нибудь полезным, например выращиванием цветов на продажу. Взять хоть нашего старину Диппи, бросил же он своё занятие шарить по карманам.
— Никогда он не шарил по карманам, — сказала Анджела Перетти. — Он выдумал, что когда-то был карманником, чтобы производить на людей впечатление.
— Да только ни на кого не произвёл, — подвела черту её сестра-близняшка Зерлина.
Сёстры-близнецы были моложе Громобоя на год или два. В обычных обстоятельствах девочки не могли стать членами команды отважных сорвиголов, да вот только все жители в районе Нью-Ката испытывали перед ними безотчетный страх. Даже Забияка Уоткинс, главарь команды с Нижней улицы, питал к девчонкам большое уважение. Низкорослые для своего возраста, миловидные, словно ангелочки, сестры обладали натурой настолько испорченной, что их с трудом можно было отнести к человеческим существам. Они, скорее, напоминали пару зловредных духов из древнего Средиземноморья, чудесным образом воскресших во плоти на пыльных улицах Ламбета. Пожалуй, безопаснее принять их в команду, чем отказать в этом, порешил Бенни, и остальным ребятам из команды оставалось только согласиться.
Бенни нахмурился и поднял нож с пола, усыпанного соломой.
— Ну, если в ближайшие дни не произойдёт ограбления, мошенничества или убийства, — хмуро констатировал он, — нам, пожалуй, придётся перестать быть детективами. У этого ремесла нет будущего. Может, займёмся попрошайничеством. Может, придётся голодать.
Стояла изнурительная июльская жара. Всё вокруг впало в летаргическое состояние — от фонтанчика «Метрополитен» с питьевой водой до хвоста старого мерина Джаспера, что стоял в конюшне прямо под убежищем нью-катской команды, смахивая со спины слепней. Половина компании разъехалась к кузенам в Ирландию или к дядям в Манчестер. Казалось, что и преступный мир упаковал чемоданы и отправился на каникулы. Ни единого преступления! Безрадостная перспектива.
Бенни ещё раз прицелился в столб и метнул нож. Он изображал артиста, гаучо — метателя ножа, удивительного Гонзалеса, которого они с Громобоем видели на прошлой неделе в мюзик-холле. Сеньор Гонзалес (когда Бенни произносил его имя, оно странным образом рифмовалось со словом Уэльс) выступал на сцене с очаровательной ассистенткой по имени Карменсита, которую привязывал к доске и со страшной силой метал в неё подряд дюжину ножей самого устрашающего вида. Когда ассистентку отвязывали, каждый мог видеть на доске её силуэт, образованный воткнувшимися в доску ножами. На бис сеньор Гонзалес повторял свой изумительный трюк с завязанными глазами, а Карменсита при этом вертелась вместе с доской так быстро, что казалось, у неё десять голов и двадцать ног.
Бенни, естественно, запросто мог бы повторить этот трюк, если бы у него были необходимое количество ножей и ассистентка. А что он мог поделать со своим единственным никчемушным перочинным ножиком, да к тому же ни одна из близняшек не доверялась его мастерству метателя ножей.
Весь мир ополчился против него. Он угрюмо бросил ножик, и тот снова отскочил от столба, утонув в кишащей блохами соломе под крышей конюшни.
— Ну что ж, на худой конец у нас ещё есть Дик, он должен встретиться в парке с Дейзи, — напомнила Анджела. — Единственное стоящее дело.
Громобой и Бенни разом встрепенулись. На этом можно было заработать.