– И вовсе я его не загоняю. Он сам согласился приехать.
– Ага! Значит, ты его пригласила, а он согласился?
– Это все мама! Выхватила у меня трубку и начала кричать.
– Что кричать?
– Что никуда меня одну из дома не отпустит. Что по улицам бродит маньяк. И что если Степа хочет, то пусть сам к нам приезжает вечером.
– Значит, вот как?! Значит, уже Степа?
– Молодец твоя мама! – одобрила Тата. – Берет быка за рога.
– Она говорит, что такой вариант нужно ковать, пока железо горячо. Потому что потом его просто-напросто у нас уведут.
– Так и сказала?
– Ага! – кивнула Рита. – И еще добавила, что я буду последней лохушкой, если упущу этого кандидата.
– И давно она так рьяно взялась, пристраивать тебя замуж?
– Сколько себя помню, – тяжко вздохнула Рита. – Еще с детского садика мама всегда дружила с мамами мальчиков. И в школе тоже. И до сих пор дружит.
– Как же ты до сих пор не вышла замуж за кого-нибудь из этих мальчиков?
– Из них, по мнению моей мамы, не выросло ничего путного. То есть в то время, пока они были холосты, за них выходить смысла не было. Бедные. А потом, когда они выучились и встали на ноги, они уже и без своих мам нашли себе жен.
– И твоя мама ради тебя не развела кого-нибудь из них?
– Попыталась как-то раз. Но быстро остыла к этой идее.
– Как это?
– Достойного меня, выражаясь ее собственными словами, среди них не было и нет.
Подруги переглянулись. Странно иногда работают мозги у старшего поколения. Среди ровесников Риты мама ей кандидата не присмотрела. А вот вдовец на добрых полтора десятка лет старше дочери и вполне годящийся ей в отцы Ритиной маме пришелся по душе. И это даже несмотря на то, что женщина его даже еще и не видела! Как же так?
– Очень просто, – вздохнула еще горше Рита. – Мара мне проболталась о том, сколько зарабатывает ее супруг в месяц. И я сдуру проболталась об этом моей маме.
Ах, вот оно в чем дело! Мама Риточки мечтает пристроить дочурку замуж за богача. Ну, а тот факт, что богач ей будет в отцы годиться, ничуть ее не волнует.
– У мамы свой взгляд на вещи. Она говорит, что всю жизнь прожила с моим папой в бедности. И хотя к пенсии папа построил на нашем дачном участке домик и получил от государства за свою службу совсем неплохую квартирку, да и пенсия у него весьма приличная, маме все мало. Она говорит, что я достойна лучшей участи. И только богатый муж может мне эту участь обеспечить.
– Ну, что же! Удачи тебе!
– Расскажешь, как прошло свидание.
– Мы бы тоже пришли, да только, боимся, твоей маме это не понравится.
– Столько претенденток на руку и сердце богатого вдовца!
– Лучше уж ты побудь с ним наедине!
– Уверены, Мара будет счастлива, если ее Пупсик так быстро утешится!
Рита едва не плакала.
– Девочки, поверьте, это все мама! А мне самой не хочется! Честное слово! Вы мне верите?
Подружки переглянулись. По собственному опыту они знали, как трудно, почти невозможно противостоять натиску любящих родительниц, увидевших перспективу для дочерей. Нечего и говорить, что тут уж пускались в ход любые средства – слезы, гнев, истерики или для особенно артистичных натур – прощание с жизнью и экстренные вызовы «Скорой помощи».
– Мне против нее одной просто не выстоять! – воскликнула Рита. – А этот Пупсик мне совсем даже не нравится. Ни за что не пойду за него замуж! А знаете что? Вы приходите к нам сегодня вечером тоже!
– А как же твоя мама?
– Она будет недовольна.
Рита покачала головой.
– С мамой я договорюсь. Не бойтесь. Так придете?
– А ты поговоришь с мамой?
– Да.
Подруги подумали, подумали и пообещали Рите прийти. И только после этого начали подниматься в квартиру к Седышевым.
Одного взгляда на Риту было достаточно, чтобы понять: со своей мамой она ни о чем не говорила. Глаза у Риты трусливо бегали, когда она с фальшивым восторгом приветствовала «неожиданно» заглянувших к ней в гости девушек.
Муж Мары – Степан, которого сама Мара ласково-пренебрежительно звала Пупсик, уже сидел в комнате. Подруги помнили, каким он прилетал в Египет, чтобы забрать тело своей супруги. Тогда мужчина еще не верил в смерть жены. Все происходящее казалось ему глупым розыгрышем, жестокой шуткой, страшным сном. Достаточно проснуться, как все встанет на свои места. Мара снова окажется живой. И они вместе посмеются над происходящим и полетят домой.
Теперь же перед девушками сидел совершенно сломленный человек в помятом костюме, несвежей рубашке и в съехавшем набок галстуке. Пухлые некогда щечки у него сдулись. Из розовых они сделались серыми. Он все еще напоминал Пупса, но только старого, очень потрепанного, заброшенного и несчастного. Выброшенная на помойку игрушка. Однако ботинки у Пупсика были отлично начищены. И этот факт почему-то неприятно царапнул Киру. Очень уж не соответствовали эти ботинки всему облику Пупсика.
После взаимных приветствий наступило время для беседы на тему, которая естественно волновала всех присутствующих. Кто же этот таинственный убийца? И второе – как же его наконец поймать?
Так как у Риты в гостях собрались люди, которых эта история больно задела, то все очень быстро достигли взаимопонимания. Через час подвыпивший Пупсик вовсю рыдал на плече у Риточкиной мамы.
– Если бы вы только знали, как я любил покойницу! Она была чудесная женщина! Красавица! Умница! А какая хорошая хозяйка! На кухне просто чудеса творила!
– Хм:
Кира невольно припомнила длиннющие ногти Мары, которые она неустанно полировала. С такими ноготками творить чудеса на кухне? Впрочем, может быть, Мара сделала ногти специально для поездки на юг? А дома обходилась своими собственными, с которыми лихо кухарила, кашеварила и мыла полы.
Однако тут же Кира вспомнила разговор, в котором Мара заявила:
– Чтобы я стала драить полы?! Фи! Для этого имеется домработница! Зачем я вышла замуж? Для того, чтобы муж меня холил и лелеял. А не для того, чтобы на кухне надрываться!
Оказалось, домработница у Пупсика и Мары в доме действительно имелась. Она же и вела хозяйство. Участие Мары заключалось в том, что она регулярно проходилась с ревизией по квартире, иной раз в самом деле находя недостатки. Но и только. Как в таком случае можно было назвать Мару хорошей хозяйкой, Кира откровенно не понимала.
– Красавица!
Тоже спорный вопрос. Мара была женщиной эффектной, но слишком уж всего в ней было много.