– Вроде как ваши вещи, – со смущением произнес Таракан, покосившись на подруг.
– Эти двое привезли наши вещи?! – не смогла сдержаться Леся.
– Конечно, утверждать не могу, но вещички женские. Это точно.
Подруги переглянулись во второй раз.
Любимая Лесина курточка! Вот что читалось в их взглядах. Любимая сумочка! Любимые замшевые тапочки!
– И где? – с напрягом произнесла Кира. – И где сейчас… эти… вещи? У вас?
– Нет. Вещи я не взял. А вот телефончик у этих двоих одолжил. И очень они меня просили, чтобы я этот телефончик передал бы хозяйкам вещей. – И, посмотрев на подруг, он решительно произнес: – Объясните вы мне теперь, что тут происходит? Или мне так и терзаться догадками?
Подруги переглянулись в третий раз. Получалось, что нужно колоться. Иначе у Таракана на почве полнейшего неведения могут возникнуть на их счет совсем ненужные подозрения. А этого подругам совсем не хотелось.
Кира заговорила первой:
– Понимаете, мы хотим поймать убийцу Всеволода.
– И?..
– И найти того, кто поджег магазин Сергея.
И подруги, временами перебивая друг друга, рассказали старику все, что им удалось узнать самим.
– Значит, этот негодяй не только девушками, а еще и детишками приторговывал? – задал Таракан конкретный вопрос, выслушав их рассказ.
– Мы так думаем.
– Вряд ли Марина была единственной, у кого он выманил ребенка.
– Скорее всего, это дело у Всеволода на поток поставлено. Те девушки, которые беременели в его борделе, рожали детей и отдавали их Всеволоду. А уж что этот монстр делал с детишками потом, одному богу известно.
Слушая подруг, Таракан медленно багровел. Как у него и водилось, не целиком, а только нос и щеки его покраснели. Пятнами. Но подруги уже хорошо изучили эту его особенность. И теперь им было отчетливо видно, что старик в страшном гневе. Пожалуй, не поздоровилось бы Всеволоду, останься он жив.
И когда Кира наконец закончила, Таракан грохнул сухоньким, но крепким еще кулаком по столу и воскликнул:
– Нет! Неправильно это! Мы с вами должны выяснить всю правду про этого урода! И если он с этими детьми какое-то непотребство учинял, то я… то мы… то мы с ним должны поступить… пресечь… наказать…
Тут Таракан забуксовал, сообразив, что самое страшное наказание Всеволод уже получил. И воскликнул:
– То мы с вами без колебаний предадим это дело огласке! И тех матерей-кукушек призовем к ответственности! Будут знать, как своих детей незнамо кому отдавать! Да за такие дела в мое время расстреляли бы без суда и следствия! Ишь, чего удумали! Детьми своими торговать! Нашим будущим! Нашим богатством!
Примерно в том же духе высказались и учительницы из школы Марининых детей. И наверняка их голоса были бы не единственными. Но подруги думали иначе. Нет, нельзя наказывать Марину! И допускать, чтобы поступок Марины предали бы огласке. Женщина поступила так не из корысти или глупости. Она спасала себя. И свою семью. Как знала, как умела. И так уж получилось, что жертвой стал маленький ребенок. Наверняка Марина и сама была в ужасе от этой сделки. Так за что же теперь еще больше ее мучить?
Но Таракан продолжал негодовать, бурлить и призывать подобных матерей к ответственности. Видя, что иначе он не угомонится, подруги пообещали выдать Марину, ее фамилию и место жительства. Но только после того, как будет пойман убийца.
– Иначе мы можем спугнуть преступника, – объяснили они свою позицию с точки зрения здравого смысла.
– Правильно! – одобрил Таракан. – Главное сейчас – это поймать убийцу и поджигателя. А также выяснить все насчет этих пропавших детей! У вас есть идеи на этот счет?
Идея у подруг была одна: поехать к Марине и еще раз хорошенько расспросить женщину. Куда отвез ее Всеволод после борделя? Где она вынашивала свое дитя? Были ли там другие, подобно ей, беременные женщины?
– Насчет последнего – вряд ли. Если бы они там были, то у Марины зародились бы подозрения. Зачем Всеволоду усыновлять столько чужих детей? Вряд ли он собирался опекать сразу двух или даже трех крошек. Один чужой малыш – еще туда-сюда. Как-то еще можно понять и оправдать тягу мужчины к отцовству. Но сразу трое или даже больше чужих малышей – это уже не вписывается в картину счастливого папаши.
Однако Марина не смогла ничем помочь подругам. Даже после того, как они признались ей в том, что они никакие ей не подруги по несчастью, а два частных сыщика, расследующие убийство Всеволода, она и тогда не порадовала их новой информацией. И даже сообщение о том, что ее ребенка нет дома у Всеволода и жена Всеволода впервые услышала о нем, ничего в ситуации не изменило.
То есть Марина, конечно, сперва зарыдала, потом впала в ступор. Потом у нее началась истерика, закончившаяся вызовом «неотложки» и небольшим сердечным приступом. Но и после отъезда врачей, когда Марину обкололи успокаивающими и она взяла себя в руки, женщина не смогла сказать ничего полезного для расследования.
– Дом, где я жила во время беременности, принадлежал одной женщине. Обычный деревенский дом. Женщина совсем простая и, кажется, слегка не в своем уме. А сын у нее так и вовсе дебил. Глухонемой детина. Здоровущий. Ничего не говорит. Только мычит да есть просит.
– А говорила, что немой.
– Так он жестами просит. Урод! Терпеть не могу таких людей. Лучше уж без ног, чем без мозгов. Честно говоря, я дни считала, когда смогу оттуда вырваться. Думала, что либо старуха, либо ее сынок меня прикончат.
– Они такие агрессивные?
– Нет. Просто идиоты. А от идиотов никогда не знаешь, чего и ждать.
Также Марина объяснила, что выходить из этого дома ей было запрещено. Да она и не рвалась. Она старалась изо всех сил, чтобы Всеволод был ею доволен. Поэтому вела себя тише воды ниже травы. К ним же в дом никто из посторонних не приходил. Если к хозяйке приходили соседки, то она беседовала с ними у калитки. В дом или во двор она никогда и никого не приглашала. И вообще, держалась подчеркнуто наособицу. Деревенские и сами понимали, что им в этом доме не рады. И без особой нужды к матери и ее дебилу сыну не совались.
– А что за деревня?
– Не знаю.
– Название?
– Не знаю.
– Где находится? Какие-нибудь населенные пункты поблизости?
– Нет. Не знаю.
– Но тебя же везли туда! Дорогу сможешь вспомнить?
– Мы ехали ночью. Выехали из города поздно вечером. Кажется, в южном направлении. А потом я заснула.
Молодец! От ее показаний теперь зависит ход их расследования, а она, видите ли, взяла и заснула! Просто бестолочь!
Наверное, возмущение подруг отразилось на их лицах. Потому что Марина беспомощно развела руками и сказала: