— Любовный напиток… — задумчиво повторил Жеан. — А Гомело часто приходил сюда?
— Почти каждый день, тебе хорошо известно. Он говорил, что пробовальщику нужно наслаждаться жизнью любыми способами.
— Сходи за трубадуршей, — приказал проводник. — И никому ни слова о том, что мы тут нашли.
Ливия пожала плечами: ей не все было понятно. Ворча под нос, она ушла и вскоре вернулась, сопровождаемая Ираной.
— Кажется, я догадался, — тихо произнес Жеан. — Гомело попал в ловушку, которую ему давно готовили. Вероятно, барона собирались отравить еще несколько месяцев назад, а для того, чтобы попытка удалась, сперва обезвредили Гомело. Без его ведома у него выработали невосприимчивость к ядам.
— Что, что?.. — заикаясь, выговорила Ирана.
— Вот именно, — уверенно сказал Жеан. — Видишь этот порошок? Я не сомневаюсь, что он возбуждает мужскую страсть, не сомневаюсь и в том, что к этому любовному напитку добавляли ничтожные дозы того яда, который убил Орнана де Ги. Ежедневно принимая его с вином, Гомело обезопасил себя от губительного действия этой отравы. Это и называется невосприимчивостью к ядам. Он никогда не подозревал, как его провели. Мясо кабанчика было отравлено на пути от кухни к пиршественному залу. И если Гомело не стало плохо после снятия пробы, значит, он спокойно мог вкушать этот яд… Абсолютно невинный, он поставил блюдо с мясом перед бароном.
На лице Ираны появилась растерянность.
— Господи! — в замешательстве произнесла она. — Ты прав. Все аптекари знают, что достаточно каждый день принимать мизерную дозу яда, и организм привыкнет к нему, обезопасив себя от его пагубных последствий.
— Вот почему у Гомело был такой болезненный вид, — заключил Жеан. — Яд скрытно работал в нем, ухудшая здоровье. Отсюда и боли в желудке, причиной которых большей частью являлась борьба его организма, направленная на усвоение субстанции, поглощаемой им ежедневно, а он об этом и не знал.
— Метод безупречен, — промолвила Ирана. — Но кто все это задумал?
Жеан пожал плечами.
— Тот, кто снабжал Жакотту эликсиром мужественности. Может, Ливия знает?
Саксонка отрицательно качнула головой.
— Нет, — сказала она. — Жакотта была очень скрытной, наверное, потому, что боялась, как бы у нее не увели ее великого человека.
— Если ты все правильно рассудил, — заметила Ирана, — то это означает, что Гомело полностью невиновен в преступлении, в котором его обвиняют. Следует вести расследование в другом месте: допросить слугу, принесшего блюдо с мясом из кухни.
— Прежде чем поставить в известность Дориуса, — подчеркнул Жеан, — нужно достать результаты анализа этого порошка. Кто за это возьмется?
— Есть в городе один алхимик, — подумав, высказала предположение Ливия. — Его зовут Эфраим, живет он на улице Иудеев. Он здорово разбирается в разных смесях. Научился этому на Востоке. Мы иногда ходим к нему за советом, когда внизу у нас что-то болит.
— Проводи нас, — попросил проводник. — Если он подтвердит мою догадку, мы сможем добиться освобождения Гомело до восхода солнца.
Завернувшись в плащи, они покинули таверну до прихода сержанта ночного дозора, явившегося только за тем, чтобы констатировать смерть Жакотты. Поскольку скончалась девушка легкого поведения, дело не будет долгим, но Жеан с Ираной не хотели, чтобы обнаружилось их присутствие в местах преступления.
На улицах все еще читали псалмы, жгли благовония. На вывесках многих лавочек понавешали собак, на спинах которых черной краской было начертано имя Гомело. Несчастные животные раскачивались на ветру, их языки свисали на всю длину. Некоторые были даже кастрированы.
— Плохи дела, — буркнула Ирана под своим капюшоном.
Вот и улица Иудеев. Ливия условным знаком постучала кулаком по деревянному ставню. После долгой возни с засовами дверь открыли, и Ливия вступила в переговоры. Старик с длинными седыми волосами, с черной ермолкой на голове пригласил их войти.
— Прошу прощения, — сказал он, — но эта ночь — ночь злосчастья для моего народа. Еще немного, и нас обвинят в изготовлении яда, убившего барона. К этому мы привыкли. А что желаете вы?
Жеан поставил глиняный горшочек на прилавок и объяснил цель их визита. Лицо старика перекосилось от страха.
— Вы подвергаете меня большому риску, мессир рыцарь, — забормотал он. — Если в эту секунду вышибут дверь моей лавочки и увидят это снадобье, меня сразу обвинят в его изготовлении.
Он был так испуган, что только с большим трудом удалось его уговорить. Дав согласие, старик удалился в свою лабораторию, заставленную ретортами и перегонными кубами, чтобы определить природу порошка, найденного в сундуке Жакотты.
Ирана, Жеан и Ливия остались в темной лавочке, где не горела ни одна свеча; их окружало нагромождение стеклянной посуды, непонятных инструментов, слабо различимых в темноте. Ожидание тянулось долго.
Из каморки Эфраима распространялся зловонный запах. Наконец старик вышел из своего логова.
— Вы не ошиблись, — тихо промолвил он. — Этот препарат состоит из шпанской мушки, высушенной и растертой. Он обладает способностью сильно возбуждать половые органы. Средство было известно еще в ранней античности. К этому порошку примешали нечто, что я вначале принял за классического «змея фараона», получаемого из ртути, но вполне возможно, что мы имеем дело с сублиматом раствора римского купороса. Яд этот ужасный, он разрушает организм за несколько дней или часов, в зависимости от того, принят он в разведенной или концентрированной форме.
— Существует ли невосприимчивость к нему? — настаивал Жеан.
— Не исключено, — осторожно ответил Эфраим. — Хотя она никогда не была доказана… Некоторые полагают, что все это выдумки…
— Ладно! — прервал его проводник. — Может ли человек, ежедневно принимавший этот яд в течение многих месяцев, перенести сильную дозу и не умереть сразу?
— Такое возможно, — ответил алхимик. — Но это зависит от организма человека. Возможно также, что действие яда в нем лишь замедляется, и, чтобы умереть, ему потребуется времени больше, чем нормальному человеку.
— Сколько времени?
— Затрудняюсь сказать. Все зависит от срока привыкания. Три дня, четыре… неделя.
— Если это правда, то Гомело умрет, — промолвила Ирана.
— Лучше умереть от яда, чем в пламени костра! — отрезал Жеан. — Если мы не в силах спасти его жизнь, то по крайней мере постараемся избавить его от огня…
Эфраим поспешил вернуть глиняный горшочек посетителям. Он нисколько не скрывал своего желания выпроводить их побыстрее.
— Еще один вопрос, — не отставал Жеан. — Кто мог дать этот препарат Жакотте?
— О! Любой аптекарь, разбирающийся в травах, — увильнул от вопроса старик. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы составить подобную смесь. Ее рецепты есть везде. Это может сделать знахарка или, по-вашему, ведьма. Врач, студент-медик… Многие цирюльники торгуют любовными помадами и возбуждающими средствами… А теперь попрошу вас уйти и забыть мое имя. Не хочу вмешиваться в ваши поиски, это обойдется мне слишком дорого.