Прикосновение пальцев к дверце автомобиля не вызвало никаких ощущений: ни холодно, ни горячо. Ничего. Механическое препятствие. Тупое сопротивление. Все впечатления об окружающих ее предметах стирались, пропадали бесследно, словно кто-то поворачивал один за другим переключатели, находившиеся в ее голове.
Она представила, как невидимая рука опускает рычаги, управляющие освещением в театре. Сначала в сумерках исчез зрительный зал, потом колосники, сцена. Только из-за кулис еще пробивался слабый луч, освещая рабочему выход из здания. Молодая женщина еле удержалась, чтобы не попросить его немного подождать. Ночной мрак всегда вызывал у нее ужас.
«Тебе осталось совсем мало времени, — подумала она. — Сделай все необходимое, пока не погрузишься в полную темноту».
Она просунула руку в дверцу машины, намереваясь достать большой чемодан из пластмассы с противогнилостной обработкой, который лежал справа от сиденья водителя, но вдруг обнаружила, что он исчез! А ведь она помнила, что брала его с собой. За время пути несколько раз проверяла, на месте ли ее багаж. Но вот вспомнить, легкий или тяжелый был чемодан и что она с ним сделала, ей не удалось. Может, она закопала его где-нибудь? Бросила в водосточный люк?
С трудом она вытащила руку обратно. Омертвевшие мышцы не слушались. Сделав несколько шагов, она с изумлением почувствовала, что подошвы ее туфель не — касаются почвы. Когда же откинула голову назад, пытаясь в очередной раз расшифровать взгромоздившееся на холм загадочное слово, кровь застыла у нее в жилах: она разучилась читать! Буквы, стоящие перед глазами, превратились в загадочные символы, смысл которых отныне был ей недоступен.
Бросив автомобиль прямо посреди дороги, женщина устремилась под деревья, которыми были обсажены склоны, увлекаемая странной силой, заставлявшей ее двигаться вперед. Звериный инстинкт?
«Наверное, я превращаюсь в животное», — думала она, пробираясь между кустами. Ей показалось, что она умирает. Так вот какая она, смерть… Покидая тело и устремляясь в небо, душа освобождается от балласта. Воспоминания — не более чем мешки с песком: если хочешь набрать высоту, нужно выбросить их за борт. Так и человеческий мозг постепенно лишается всего наносного — это естественно. И тогда девственно-чистая, как новенькая магнитофонная пленка, душа внедрится в другое тело, положив начало очередному жизненному циклу.
Она в последний раз напряглась, силясь хоть что-то припомнить о своем прежнем существовании, и пришла к выводу, что даже не знает наверняка, была она женщиной или мужчиной. Земные понятия с каждым шагом, что еще делали ее ноги, становились все более расплывчатыми.
Ледяная немота окончательно воцарилась в ее душе. В течение четверти часа молодая женщина продолжала двигаться как сомнамбула, затем, бессильно опустив руки, добралась до вершины, увенчанной короной мистических символов. Она остановилась у подножия гигантской Н, буквы, на которую несколько лет назад взобралась одна начинающая актриса, чтобы свести счеты с жизнью, бросившись в пустоту. И тогда, словно достигнув цели своего путешествия, измученная молодая женщина, обратив взор к небу, лишилась чувств.
Через три часа ее обнаружили возвращавшиеся с экскурсии японские туристы, которым вооруженный мегафоном гид рассказывал о достопримечательностях холма.
С этого все и началось.
Так таинственная молодая женщина с простреленной головой обрела свое место в истории медицины… и криминалистики.
Шесть месяцев спустя
В самом темном углу читального зала больничной библиотеки сидела молодая женщина. После нескольких минут наблюдения за ней можно было прийти к выводу, что она старается держать в тени правую половину лица, чтобы не так бросался в глаза уродующий ее лоб свежий шрам. При свете на лбу становилась заметной впадина, которую так и не удалось замаскировать с помощью вделанной в череп стальной пластины, закрывающей отверстие, оставленное пулей.
Эта особенность внешности, полагала она — и тогда ее губы трогала грустная улыбка, — надежно защищала от назойливого внимания представителей сильного пола. Но избегали ее не только мужчины. Для нее не было секретом, что многие посмеивались, награждая ее именами героинь знаменитых фильмов ужасов. Сначала это забавляло, и она пыталась обезоруживать людскую злобу с помощью юмора, однако упорная недоброжелательность соседок по палате в конце концов вызвала у нее обиду, и мало-помалу она замкнулась в раковину кажущейся холодности, благодаря которой к ней прочно приклеилась репутация несимпатичной больной.
Ей было не больше тридцати лет, но длительное пребывание в больнице успело наложить на нее отпечаток. Следовавшие одна за другой операции вынуждали ее постоянно брить голову, и теперь волосы едва-едва начали отрастать, покрывая череп короткой жесткой щетиной, придававшей ей вид монахини, избавившейся от своего покрова. Если раньше она была высокой, стройной и гибкой, то сейчас к ней лучше всего подошло бы определение «тощая». От природы изящные запястья теперь из-за чрезмерной худобы делали ее руки неестественно длинными. Обликом она напоминала хрупкую птицу, угловатую и непокорную, которую не так-то легко приручить, — грациозную и голенастую, вздрагивающую от малейшего шороха.
Женщина редко улыбалась, выражение ее лица постоянно было хмурым из-за какого-нибудь пустяка: хлопнувшей двери или упавшей на пол книги. В прежней жизни она наверняка считалась привлекательной, теперь же изможденное лицо было слишком нервным и напряженным, чтобы на нем хотелось задержать взгляд.
Она читала, точнее, сидела за столом с раскрытой книгой в руках. За последние месяцы ее пребывания в больнице она успела проглотить их несметное количество, взявшись за чтение после первой же операции, когда ей еще не удавалось произносить многие слова. Женщина получила необидное прозвище Чудом спасенная, и медсестры со смешком говорили между собой, что не грех бы ей уступить немного везения Джону Кеннеди в тот роковой день, когда он проехал в своем автомобиле мимо склада школьных учебников в Далласе. Не так уж часто людям удается выжить после пулевого ранения в голову да еще и выйти из подобной истории практически невредимой!
Оперировали ее трижды. Первое время больная не могла говорить, ходить, то есть не умела ничего. Она мочилась в постель и издавала жалобные звуки, как младенец. Ей предстояло научиться всему, начав с нуля. Однако постепенно все встало на свои места. Часами просиживая в библиотеке и не выпуская из рук энциклопедии, она очень быстро наверстала упущенное.
«Для бабенки, у которой не все извилины, она что-то уж больно быстро глотает книги, — однажды отпустила замечание в ее адрес Милдред Бенц, попавшая в больницу после неудачного выкидыша, который она попыталась вызвать с помощью спринцовки с мыльным раствором. — На что уж я — совершенно нормальная, и то не могу читать с такой скоростью».
Время от времени молодая женщина страдала от ужасных мигреней, но врачам не жаловалась из страха, что ей запретят посещать читальный зал. Любой ценой она должна была подготовить себя к ответственному экзамену, который ждал ее в будущем. Скоро ей предстоит покинуть больницу и дальше идти по жизни самостоятельно.