Со временем ей становится известно, что Толокин не весь год проводит в хижине у озера, а что у него есть собственный дом в одном из бедных кварталов Лос-Анджелеса, откуда цветные мало-помалу вытеснили все белые семьи.
— Когда ты будешь полностью готова, мы туда переедем, — пообещал старик. — А пока поработай над своим ртом, ты должна придать губам брезгливое, циничное выражение. Девчонки любят жеманничать, кривляться, слишком много улыбаются. Смотри на людей в упор — большинство не выносят такого взгляда и отворачиваются. Рыгай и чешись при всех и помни: если ты ведешь себя так, что людям становится за тебя неловко, то фактически превращаешься в невидимку — ни у кого не возникает желания тебя разглядывать.
Джейн как губка впитывает советы старика и тренируется перед маленьким треснувшим зеркальцем.
— Попозже, — говорит ей старик, — если захочешь выглядеть еще более естественно, придется принимать мужские гормоны. Это изменит твой голос и волосяной покров. Правда, не исключено, что ты начнешь интересоваться женщинами, но это вторично, а главное все-таки вывеска,
Джейн кивает. Все, что угодно, только бы перестать чувствовать себя жертвой. Она уже догадывается, что, как только первые трудности будут преодолены, Толокин начнет учить ее убивать.
Сара остановила фургон на стоянке-кемпинге, поскольку начинало темнеть и ей было трудно вести машину из-за боли, которую причиняли сломанные ребра. Уладив все формальности, она наконец-то закрыла свое временное жилище на ночь и стала готовиться ко сну. Достаточно было нажать кнопку на приборной панели, чтобы окна из прозрачных сделались матовыми — происходила активация пигмента. Благодаря этому удобному новшеству снаружи невозможно было рассмотреть, что находится внутри автомобиля, пассажиры которого, напротив, прекрасно видели все окружающее, как сквозь зеркало без амальгамы.
Как только машина остановилась и Сара отошла для регистрации на стоянке, Джейн выпрыгнула за ней вслед. Она не могла больше оставаться в этой горячей мышеловке на колесах. Все послеобеденное время она наблюдала за пробегающим мимо пейзажем, и это порядком ей надоело. Повсюду была одна и та же безрадостная картина: дикая, невозделанная земля, покрытая останками скал или рассеченная трещинами, напоминающими глубокие морщины. Невысокие, плоские, со срезанными вершинами холмы, красноватая скалистая порода, изредка — зеленые островки травы. Несколько раз Джейн бросала осторожный взгляд в сторону Сары, пытаясь угадать ее мысли. Ей хотелось сказать: «Послушай, хватит со мной нянчиться. Я тебе не дочь, чтобы ты с моей помощью замаливала свои грехи. Мне не нужна никакая суррогатная семейка. Я сама должна выпутаться. Неужели не понимаешь? Мне никто не в состоянии помочь, а ты еще меньше, чем кто-либо. Я должна рассчитывать только на собственные силы».
Весь день Джейн старалась забыть ночные видения, удалить их из памяти. Ей казалось, что она сможет вытеснить их, создавая в воображении картины будущего, и она кадр за кадром снимала этот фильм о спокойной безмятежной жизни, делая себя главной героиней — учительницей или матерью семейства. Джейн с любовью придумывала то, что так критикуют или ненавидят другие, — упоительно-заурядную, сладостно-рутинную жизнь, свободную от потрясений и неожиданностей. Видя себя в роли секретарши директора предприятия, или служащей в агентстве по недвижимости или провинциальной библиотеке, или дежурной по этажу в пансионате, Джейн погружалась в приятно-сонливое ощущение, дающее ей уверенность в своих силах и надежду. Она часами купалась в этой восхитительной полудреме, которую моментально могли разрушить слова, и потому молчала, что Сара, вероятно, принимала за прогрессирующую деградацию ее мозговой деятельности. Какое блаженство переселить себя в образ простенькой девушки, занятой самыми обычными делами, с головой, забитой разными пустяками! Когда они останавливались возле магазинов, Джейн не спускала глаз с выставленных на витринах дамских романов. Иногда, не в силах устоять перед искушением, она брала томик в руки и жадно впивалась взглядом в четвертую страницу обложки, чтобы узнать содержание книги. Чаще всего речь шла о секретаршах, по уши влюбленных в холодно-безразличного начальника, или юных вдовушках, вновь обретающих любовь в объятиях иностранца аристократа, вынужденного покинуть родину по политическим соображениям, или о разведенках, намучившихся в первом браке и всеми силами сопротивляющихся пению сирен зарождающегося нового чувства. Как бы Джейн хотела прочесть их все, купить множество таких книжонок, насытиться ими до полного отвращения, вобрать в себя всех этих героинь, которые, как и она, оказались на жизненном перекрестке и вынуждены теперь сами определять дальнейший маршрут.
Вдохновленная их опытом, она сумеет, преодолев все, выдержать новый и тяжкий экзамен.
Джейн была близка к тому, чтобы, воспользовавшись сном Сары, тихонько покинуть ее, уйти по-английски. Немного денег, пакет с самыми необходимыми вещами да еще кусок ткани, который она повяжет на голову вместо косынки на манер корсаров, чтобы скрыть шрам. На эту мысль ее натолкнула головная повязка какой-то девицы, голосовавшей на шоссе. Волосы незнакомки полностью скрылись под ярко-красной косынкой, завязанной на затылке узлом. Это был выход из положения, и можно только удивляться, как Джейн не подумала о нем раньше. Когда шрам исчезнет, она снова станет привлекательной, а значит, ей не придется долго торчать на дороге — ее непременно подберет водитель какого-нибудь грузовика.
Не интересуясь, чем в этот момент занимается Сара, Джейн, засунув руки в карманы, прогуливалась по кемпингу, стараясь подмечать все и вся и делая при этом вид, что просто пытается размяться и заодно убить время. За железным забором, окружавшим лагерь-стоянку, проходила дорога, тянувшаяся до темной линии горизонта. Джейн подумала, что вполне могла бы стать на обочине и голосовать до тех пор, пока не затормозит какая-нибудь машина. Наверное, долго ей ждать не придется.
Все ее существо жаждало свободы, неприкаянности. Она представляла, как путешествует, бороздит дороги Соединенных Штатов, останавливается в дорожных кафе, наскоро перекусывает, доставая руками из пакета жареную картошку, и едет дальше. И сразу же ей захотелось жирной грубой пищи: она охотно съела бы сейчас спагетти с обильно приправленными перцем фрикадельками или запеченную в духовке картошку со сметаной. Джейн подумала о множестве других, способных теперь открыться ей, неведомых доселе удовольствий. Ей хотелось стать юной девушкой, только что окончившей колледж и пока вооруженной для жизни лишь дипломом, который вряд ли когда-нибудь ей пригодится, да ничтожным сексуальным опытом, приобретенным на заднем сиденье одолженной у приятеля машины. Увы, Джейн далеко не семнадцать, а все эти соблазны нахлынули слишком поздно, и она была не ближе к ним, чем монахиня, внезапно покинувшая стены монастыря и окунувшаяся в реальную жизнь.
Неожиданно ее окликнули. Двое парней сидели под небольшим тентом, натянутым между парой мотоциклов. Обнаженные до пояса, бородатые, с серьгой в ухе, они ничем не отличались от тысяч других таких же бродяг, которых можно встретить в любое время года на дорогах Америки.