Может, просто потому, что она в него верила, а?..
Печка «Жигулей» воодушевленно жарила струями горячего воздуха. И упрямо отказывалась выключаться. Просто вот ни в какую!
Следователь Владимир Седов, еще раз дернув рычажок печки, покачал головой.
Заклинило. Если нажать сильнее – хрупкая пластмасса просто разломается.
«После праздников надо на сервис, – подумал следователь, расстегивая куртку. – Закон бутерброда! В ноябре вдарили морозы, крепкие, и снегом все засыпало. Печка еле дышала. Теперь оттепель, на улице плюс. А в машине настоящий Ташкент. Открытые окна не спасают».
Он снял куртку. На следующем перекрестке с наслаждением стащил форменный синий пиджак и быстро протер запотевшее стекло.
Обретшая четкость действительность в любой другой день могла бы вызвать уныние. Плотный, еле ползущий поток неумытых машин. Грязная серая каша размазана по шоссе. Через сито свинцовых облаков – мокрый снег крупными редкими хлопьями.
Но следователь смотрел по сторонам и улыбался.
Плевать на мерзкую погоду. На ненавистный костюм, который пришлось напялить ради выпивки с начальством. И пробки, как ни странно, тоже почти не напрягают.
Все-таки Новый год – самый лучший праздник, самый любимый! Не важно, сколько тебе лет, какой подарок хочется получить от Деда Мороза и верится ли вообще в его существование. Любое сердце ждет сказки, и каждая душа предвкушает чудо. И хотя вроде бы все известно заранее – оливье, золотые пузырьки в бокале шампанского, сияющая елка, запах мандаринов, – предчувствие именно этого праздника делает все вокруг светлее и прекраснее.
Володя опять улыбнулся, провел тыльной стороной ладони по вспотевшему лбу. И вдруг увидел ее.
Это была самая потрясающая елка на свете! Небольшая, чуть больше метра, с крепенькими пушистыми веточками, она выделялась на фоне других елочек благородным серебристым «кремлевским» цветом. Редкие покупатели, высматривавшие зеленых красавиц на елочном базаре, просто не видели это чудо – заставленная другими елками, прижатая к сетке, красавица была заметна только со стороны шоссе.
Попытки перестроиться Седов даже не предпринимал. Посмотрел на лицо водителя, скучающего в «бумере» по соседству, и понял: такой ни за что не пропустит. Врубил (это во втором-то ряду!) «аварийку», схватил портмоне и помчался к елочному базару.
– Ой, мужчина, а мне такую найдите! – увидев необычную елку, воскликнула бодренькая старушка. Она отставила в сторону лысоватый рахитичный экземпляр со слабенькими веточками. – Вот бы моя внучка этой красоте порадовалась!
На какое-то мгновение у следователя случился приступ доброты, и он даже прикинул, не уступить ли красавицу. Но потом представил, как завизжит, увидев елку, сын Санька. Дома-то всегда ставят искусственную, он требует с «игойками», и вот такая появится, живая, как с картинки…
Расплатившись, Седов схватил елочку и по раскисшему снегу (капут синим форменным брюкам, будут в белых брызгах) помчался к машине. Негодующе сигналившие застрявшим «Жигулям» машины через пару минут снова зашлись в истерике. Нагло перестроившись, следователь показал поворот аккурат под знаком, предписывающим двигаться прямо. Встречный поток не заканчивался, возмущенное гудение вынужденных притормозить автомобилей становилось все громче, а Володя улыбался. В жарком салоне пахло хвоей, детством, невероятными сюрпризами, счастьем…
«Сейчас подъеду домой, вручу жене елку, – рассуждал Седов, выкручивая руль влево. Вот-вот загорится красный свет и можно будет быстро крутануться. – Пусть Люда наряжает. И уж один-то раз потерпит, подметет падающие иголки. С такой-то красавицы!»
Телефон стал выводить похоронный марш, установленный на звонки абонентов рабочей группы, и Седов нахмурился. Не хватало еще срочного выезда на место происшествия и Нового года, встреченного в компании очередного трупа. Плавали, знаем: приятного мало…
– Володя, вроде после прошлой гулянки пластиковая посуда оставалась? Не помнишь, куда убирали? – деловито осведомился коллега. – Кстати, тут поляна почти накрыта, где тебя носит?
В следственном отделе, судя по звукам, подготовка к празднику шла полным ходом: звенели бутылки, деловито стучал нож, секретарша с хохотом требовала открыть банку огурчиков. Врубленный на приличную громкость телевизор выдавал Женю Лукашина с головой: ушел в баню, уже хорошо так набрался с друзьями и даже начинает забывать о планах жениться на красавице Гале.
– Посуду вроде стажерка в шкаф прятала, за коробкой с картриджами. А я скоро буду, – пообещал Седов.
И подумал, что было бы хорошо вернуться к ребятам, когда они опрокинут рюмочку-другую. Тогда ни у них, ни у шефа по поводу опоздания вопросов уже не возникнет.
Припарковавшись возле своего подъезда, он осторожно достал из машины елку, панибратски потрепавшую его по щеке колючей ладошкой. Потом похлопал по карманам брюк в поисках ключей от квартиры.
«Санька у тещи, можно не бояться его разбудить, – Володя старательно обошел большую лужу, окаймленную рыхлым тающим снегом. – Вот же пострел, когда он только научится себя вести. Вроде почти три года, а все равно за ним глаз да глаз нужен. Людка действительно ничего приготовить не может, когда Санька рядом. До сих пор приходится сдавать наследника, как стеклотару, родным! Всюду лезет, все ему надо! Ртуть, огонь, а не ребенок… Санечки нет дома. Но… Да! Я хочу сделать Люде сюрприз. Было бы хорошо, чтобы она оказалась теперь на кухне. Я тихо войду, оставлю елку и смоюсь. Вот она удивится!»
На кухне работал телевизор. Седов, вытянув шею, невольно заглянул туда из прихожей, очень уж упоительно пахло бужениной. Женя Лукашин безмятежно дремал в самолете.
А жена была не на кухне.
Совсем не на кухне…
Вначале Володе даже показалось, что это не жена. Это какая-то другая женщина в их спальне, красивая, роскошная, чувственная.
У Люды есть красное кружевное белье?
А откуда черные простыни?
Какие у нее шикарные волосы, рыжие, густые, волнами. Оказывается, она может их не стягивать в вечный хвост…
Жена увлеченно целовала соседа.
Это было так странно.
Мальчишка, хлыщ… Перманентный менеджер, или мелкий клерк из банка, или какой-нибудь… лаборант на кафедре вечнозеленой ботаники. Глист в очках. Чего в этом придурке меньше: роста или веса? Вот же ж хрен собачий, теперь понятно, почему на его роже поганой всегда появлялась кривая улыбка. Паскудная такая ухмылка. Поэтому-то и противно было смотреть на соседа, хотя он всегда здоровался, бацилла дистрофичная…
Надо же, а голубки – эстеты, гурманы, практики Камасутры, на простынки черные сразу не заваливаются. Блин, откуда у нее эти простынки, как она могла! Сидят друг перед дружкой на коленках, ласкаются.