Люська вдруг протяжно вздохнула и пошла к выходу.
– Ты куда? – не поворачивая головы, спросил у нее Бык.
– Пойду, – сказала Люська. – Мне работать надо.
Лучше уж я на метро поеду, чем на это смотреть.
– Стоять! – скомандовал Бык. – Сердобольная нашлась… Иди на кухню, чайку попей, а та как бы и с тобой чего не вышло.
– Козел, – сказала вполголоса Люська и послушно ушла на кухню. Стало слышно, как она там гремит чайником, чиркает спичками, разжигая плиту.
Бык проводил ее тяжелым пристальным взглядом, вынул из внутреннего кармана куртки мобильник и положил его на колено.
– В общем, так, – сказал он. – Сейчас я позвоню н одно место, где сейчас находится твой муж, а потом одно из двух: либо ты скажешь в трубку наш текст, либо его скажу я, а ты будешь просто орать на заднем плане. Надеюсь, он узнает тебя и так, а если даже не узнает, то все равно станет сомневаться и, сделает, как ему велят. Что ты выбираешь?
– Пошел ты, – сказала Ирина.
Она все еще не могла до конца поверить в реальность происходящего и надеялась, что вот-вот проснется и обнаружит, что весь этот кошмар приснился ей только потому, что она уснула где-нибудь за столом в неудобной позе.
– Так, – почти удовлетворенно сказал Бык – Ладно. Давай, Урюк, ты же хотел развлечься.
Державший Ирину бандит быстро зажал ей рот, а Урюк, двумя быстрыми движениями разорвав на ней белье, торопливо схватился за пояс джинсов – ему явно не терпелось приступить к делу.
– Вали ее, Сипатый, – сказал он, – не люблю я стоя, половина кайфа пропадает.
Ирина боролась отчаянно, но двое мужчин без труда справились с ней, повалив на пол. Сипатый коленями придавил к полу ее руки, ничуть не обеспокоенный тем, что причиняет ей сильную боль. Бык сорвал с журнального столика салфетку, бросил ее Сипатому, и тот грубо затолкал ее в рот Ирине почти до самого горла.
Ирина мычала, пытаясь вытолкнуть салфетку, и яростно извивалась всем телом, расширенными от ужаса глазами глядя в маячивший перед лицом туго обтянутый выношенными джинсами широкий зад Сипатого. Холодные, твердые пальцы больно схватили ее за бедра чуть повыше коленей и с непреодолимой силой развели ноги в стороны.
– Стоп, – раздался голос Быка, – пока достаточно.
– Ну, Бык, – разочарованно взмолился Урюк.
– Я сказал, придержи своего жеребчика, – непреклонно сказал Бык. – Слезь-ка с нее, Сипатый.
Сипатый убрался куда-то в сторону, напоследок испортив воздух. Теперь Ирина могла видеть происходящее, но от этого было мало толку: в глазах все дрожало и расплывалось от слез. Она сморгнула, слезы двумя теплыми дорожками стекли по щекам, и она увидела маячившее где-то далеко, в недосягаемой высоте заинтересованно склоненное тяжелое лицо Быка. Потом в поле ее зрения появился сотовый телефон.
– Ну как, – миролюбиво спросил Бык, – договоримся или будем продолжать?
Руки Урюка немедленно передвинулись выше на ее бедрах, сжимаясь и разжимаясь, словно месили тесто.
Лицо Ирины жалко сморщилось в беззвучном плаче. и она торопливо кивнула головой, сдаваясь.
Бык, наклонившись, брезгливо, двумя пальцами вытащил шершавую льняную салфетку у нее изо рта.
Ирина приподнялась на локтях, повернула голову влево, и ее стошнило. До сих пор она сдерживалась, боясь захлебнуться собственной рвотой, и теперь, когда эта опасность миновала, ее вывернуло наизнанку с устрашающей силой.
– Фу, животное, – брезгливо сказал Урюк, – отпуская ее и поднимаясь. – Всю малину обгадила.
Он застегнулся и отошел в сторонку, сам с некоторым усилием подавляя рвотные позывы.
Ирина села, прикрывая наготу обрывками платья и продолжая беззвучно рыдать от пережитого ужаса и презрения к себе за то, что согласилась предать мужа.
Удовлетворенно ухмыляясь, Бык набрал номер и протянул аппарат Ирине.
– Что говорить? – обреченно спросила она, все еще вздрагивая от душивших ее рыданий.
– Да что хочешь, – ответил Бык. – Скажи, что ты с друзьями слушаешь рок-н-ролл. Главное, чтобы он тебя узнал, остальное я ему сам объясню.
* * *
Кутузов, как обычно, без стука распахнул дверь и вошел в кабинет. Правда, Стручку эта его привычка всегда не нравилась, но Кутузов старался по мере возможности игнорировать это обстоятельство: дай Стручку волю, и он заставит тебя маршировать строевым шагом, отдавать ему честь и чистить его сраные ботинки три раза в день. В конце концов, он партнер, а не прислуга, и Стручку придется это проглотить, несмотря на то что в последние пару лет он начал как-то уж очень сильно задирать нос. Мужик он, конечно, крутой, и Кутузов не собирался оспаривать его главенство, но жизнь складывается из множества мелочей, и стоит уступить в чем-то одном, как оказывается, что ты по уши в дерьме и на тебе ездят все, кому не лень.
Поэтому Кутузов распахнул дверь без стука и с самым деловым видом вошел в кабинет, дымя залихватски торчащей в углу рта сигаретой, словно небольшой локомотив на полном ходу. Сидевший спиной к двери Стручок – он смотрел телевизор – круто развернулся вместе с креслом и вскинул два больших автоматических пистолета, целясь Кутузову в голову. "Ну вот, доигрался, – метнулась в голове Кутузова паническая мысль. – Надо было все-таки постучаться." Он инстинктивно подался назад, но дверь, открывавшаяся вовнутрь кабинета, уже захлопнулась, и он замер, ударившись плечами о светлое фанерованное полотно. Глаза его неотрывно следили за указательными пальцами Стручка, лежавшими на спусковых крючках. Пальцы дрогнули и синхронно нажали на спуск, но вместо грохота и дыма, которых ожидал уже распрощавшийся с жизнью Кутузов, раздался сдвоенный громкий хлопок, и он ощутил два мгновенных укола жгучей, но не смертельной боли, словно его одновременно укусили две осы: одна в лоб, а другая – в щеку, как раз под прикрывавшей правую глазницу аккуратной черной повязкой. Он еще не успел сообразить, что произошло, а Стручок уже разразился громким идиотским смехом, так бесившим Кутузова даже в более спокойные моменты его напряженной и полной нервотрепки жизни.
– Переорал? – давясь хохотом, спросил Стручок. – Переорал, хрен одноглазый! Ну, китайцы, ну, крутые ребята! Это ж не игрушки, а действующие модели в натуральную величину, с ними можно кого угодно на гоп-стоп брать!
Кутузов, до которого стало постепенно доходить истинное положение вещей, осторожно дотронулся кончиками пальцев сначала до щеки, а потом до лба. Лоб был влажный.
– Ну, ты мудак, – переводя дыхание, сообщил он Стручку. – Ну, ты, блин, и мудак. Дуркуешь, да? Других дел у тебя нету?
– Пиф-паф, – сказал Стручок, делая пистолетами движение, удачно имитирующее сильную отдачу, и Кутузов снова, в который уже раз, подумал, что у Стручка водится-таки под черепом пара-тройка тараканов. – Поговори у меня, я тебе быстро вторую фару разобью.