И он исчез, словно крошечная обезьянка, оставив Марию закреплять нижний конец веревки.
Следующим появился, сидя в люльке, Школьный Учитель.
Он прошептал:
– Добрый Вечер, Мисс.
– Добрый Вечер, Сэр, Ваша Честь, Мистер! – с чувством отвечала она. – Вы – лучшее, что я видела за сегодняшний день, уж вы мне поверьте.
– К вашим Услугам, Мисс. Позвольте предложить вам немного Провизии.
И действительно, к ним на веревке медленно опускалась провизия – три зажаренных вола, два бочонка бузинного вина и четыре дюжины хлебов из травяного семени.
– Боже ты мой! – сказала Мария.
Она готова была задушить его в объятиях.
К Марии явилось целое посольство. Помимо зажаренных волов и прочих даров, повергнувших ее в состояние блаженства, присутствовали также Школьный Учитель, Адмирал, верхолаз и престарелый городской советник, вручивший ей изукрашенный приветственный адрес. Все они явились сюда, исходя из того принципа, что больных и узников следует развлекать. Они сказали ей, что время далеко уже перевалило за полночь, и замолчали, наблюдая, как она уписывает свой обед, расстелив на подоконнике вместо скатерти умывальное полотенце.
– Я вас вконец объем, – покраснев, сказала она.
– Нас послали, чтобы вручить вам, Мисс, Благодарственный Адрес за неизменное Постоянство, с которым вы защищаете наш Народ. Адрес сей подписан всеми Гражданами Народа Лиллипутов В Изгнании.
– И Военно-морским Флотом, – твердо сказал Адмирал.
– Это вы меня защищаете, – сказала она, со смущением принимая адрес. – Как бы там ни было, а мы с вами попали в жуткий переплет. Мне нужно так много вам рассказать. Только с полным ртом все равно ничего не получится. Вы не обидитесь, если я пока почитаю?
Мария читала, а лиллипуты воспитанно осматривались – гораздо воспитаннее, чем она на острове. Комната ее представлялась им такой же удивительной, как ей остров, но они старались по возможности не пялить глаза.
В Адресе написанном чернилами из ягод терновника на тонком, как китайская бумага, пергаменте, выделанном из шкурки мыши-полевки, объяснялось, как нынешнее и грядущие Поколения будут помнить, что Женщина-Гора сдержала данное ею Народу Слово, несмотря на Голод и тюремное Заключение и прочее и прочее. Лучшего аттестата не приходилось и желать, и поскольку Мария не знала, как ей отблагодарить лиллипутов, она сложила Адрес, с нежностью поместила его поближе к сердцу (в нагрудный карман пижамы) и вернулась к обеду.
Покончив с едой, Мария сказала:
– Благодарю Лиллипутов за столь добрый обед.
– К вашим Услугам, Мисс.
Мария заметила, что они теперь называют ее не «Ваша Честь», а «Мисс», – общепринятое в восемнадцатом веке обращение к девушке, – и почувствовала, что ей это приятно. Почему, она толком не знала.
– Не уходите. Хотите посмотреть мои вещи? Правда, показывать особенно нечего.
Простыни, вернее ткань простыней, наполнила лиллипутов, не имевших своего ткацкого производства, восхищением, а бескрайний простор линолеума сам по себе внушал благоговейное чувство. Скаредность не позволяла мисс Браун расщедриться на ковер для Марии, так что ничего кроме этой холодной клеенки да дешевенького шерстяного коврика у кровати, пола не покрывало. Мебель, как мы знаем, была чугунная.
Мария развлекала гостей, как могла. Самое большое удовольствие они получили от стоявшего на ее туалетном столике зеркала. Мария наклонила его, так что зеркало уставилось в потолок, и лиллипуты стояли на нем, с увлечением разглядывая свои перевернутые отражения. Адмирал, восхищенный видом собственных подошв, даже сыграл на губах матросский танец.
Вслед за тем настало время рассказать им всю историю – как в тайнике обнаружился спруг и о воззрениях Профессора на Закон и Работорговлю, и о мисс Браун, которой не терпится отыскать химерическую потаенную комнату. Вопреки ожиданиям Марии, Школьный Учитель, услышав про этот ложный след, никакого восторга не выказал. Он, подобно Профессору, сразу сообразил, что отныне безопасность Народа зависит лишь от стойкости маленькой девочки и, хоть ему не хотелось говорить ей об этом, начал подумывать, что его соотечественникам лучше всего перебраться куда-то в другое место, пока еще есть для этого время, скрыв это место даже от Марии. Впрочем, он сказал только, что ему нужно как следует все обдумать.
Когда наступила пора прощания, лиллипуты поочередно поцеловали кончик ее мизинца. Городского советника первым усадили в люльку подъемника, а все прочие уже кланялись, улыбались, махали ладошкой, – тут-то и грянул гром.
В замке с внезапным щелчком повернулся ключ, дверь с грохотом распахнулась, и на пороге ее обнаружилась мисс Браун во фланелевой ночной рубашке и со свечою в руке.
Дальше события пошли с такой быстротой, что казалось, будто движения участников этой сцены замедлились. Сцена включала мисс Браун, которая, услышав разговоры, поначалу решила разгневаться, потом изумилась и не поверила собственным глазам, потом, на кратчайший миг, в помраченном разуме ее мелькнула мысль – не следует ли ей вежливо поздороваться с гостями, потом разум ее озарила догадка, потом она поняла что к чему и, наконец, ясно узрела возможность переловить гостей, присвоить их и нажить на них целое состояние. Включала сцена и Марию, кричавшую: «Бегите!», и посольство, бросившееся было бежать да только посшибавшее друг друга с ног, и старика-советника кулем уезжающего кверху в люльке, и Адмирала, вытаскивающего, дабы защищать, подобно Горацию, предмостные укрепления, свою новую шпагу, кованную из булавки из «Вулвортса».
Мисс Браун скакнула, норовя зацапать всех сразу, но нарвалась на удар шпагой, пронзившей ей палец. (Доброе оружие едва не пронзило жадную лапу этруска насквозь.) Укол задержал ее на секунду. (Она отшатнулась, оперлась, чтобы отдышаться, на каминную полку и, словно обезумевшая от боли дикая кошка, метнулась к Адмиралу, целя когтми ему в лицо.) Мисс Браун поймала его за ногу, но в тот же миг на нее налетела Мария и впилась зубами в другой ее палец, прокусив его до кости. Тут уже началась куча мала, во время которой люлька подъемника успела дважды взлететь наверх. Затем на поле боя остались лишь Адмирал, лезущий на руках вверх по канату, задыхающаяся Мария, укатившаяся в угол, словно дуб с горы Аверно, и наконец, торжествующая мисс Браун, сжимающая в мясистом кулаке полузадохшегося Школьного Учителя.
Славнейший среди лиллипутских следопытов носил имя Градгнаг. Это был жилистый, седой и немногословный мужчина, редко с кем разговаривавший, но зато способный по пению определить любую птицу. Вот уже многие луны он обдумывал самый дальний из своих походов. Градгнаг принадлежал к людям того же рода, что и Аллан Квотермэйн, и ныне он достиг, наконец, внутренних областей континента, исследованию которого посвятил всю свою жизнь. Для него эти области были чем-то вроде Копей Царя Соломона, ибо в преданиях народа Лиллипутов В Изгнании повествовалось о стоящем за необъятными пределами Парка таинственном доме, в котором обитало чудесное племя пегих мышей. Шкуры их обладали баснословной ценностью, поскольку на острове Отдохновения имелась всего одна такая, используемая в качестве общинной регалии. Рассказывали, что шкуру эту триста лун тому назад добыл легендарный следопыт, тот самый, что ослепил лису и вошел в историю, как величайший среди мастеров своего ремесла. Звали его Бламбрангрилл, он был человеком, грезившим о невиданных горизонтах и великих свершениях, и Градгнаг, хоть никогда и не упоминавший об этом, унаследовал его грезы.