— Отец, — сказала Элейна, — если теперь вы мне не поможете, то уже не поможет никто и никогда.
— Что такое, дорогая моя? — спросил Король. — У меня голова трещит.
Но Элейну это не тронуло.
— Отец, я нашла сэра Ланселота.
— Кого?
— Сэра Ланселота.
— Быть того не может, — сказал Король. — Ланселота убил вепрь.
— Он спит в саду.
Король одним прыжком соскочил с трона.
— И ведь я об этом знал с самого начала, — сказал он, — да только ума не хватило, чтобы задуматься. Дикий Человек. Это же очевидно.
Он слегка пошатнулся и приложил ладонь ко лбу.
— Предоставь это мне, — сказал Король. — Я сам распоряжусь. Я точно знаю, что делать. Дворецкий! Бризена! Куда они, к дьяволу, запропастились? Гей! Гей! А, вот ты где. Так, дворецкий. Приведи-ка сюда жену свою, даму Бризену, и еще двух мужчин, на которых можно положиться. Постой. Возьмешь Гумберта и Гурта. Где он, ты говоришь?
— Спит у источника, — быстро сказала Элейна.
— Вот именно. Стало быть, прикажи всем обходить розовый сад стороной. Слышишь, дворецкий? Всех долой, и чтобы, когда выйдет Король, никто там не вертелся. И прихвати с собой простыню. Крепкую простыню. Нам придется перенести его на ней, взявшись за четыре конца. Да, и приготовь комнату в башне. Скажешь Бризене, чтобы простыни просушила как следует. Перину лучше всего пуховую. Разожги огонь и приведи туда доктора. Передай ему, пусть прочтет главу о безумии у Варфоломея Английского. Да, и распорядись, чтобы белье приготовили. Пока сон его столь крепок, нам следует его переодеть.
Когда Ланселот проснулся, все увидели, что глаза его прояснились. Но состояние разума явно оставалось прежалостным. Впрочем, по всем признакам он ожидал от них спасения.
Проснувшись в следующий раз, он сказал:
— А, Господи Иисусе! Как очутился я здесь?
В ответ он услышал обычные речи о том, что ему следует отдохнуть и не разговаривать, пока он не наберется сил, и подобные этим. Доктор махнул рукой Королевскому Оркестру, который немедля грянул «Мать благая Иисуса», ибо книга доктора Варфоломея рекомендовала ублажать умалишенных инструментальной музыкой. Все с надеждой глядели на Ланселота, желая убедиться в благотворном влиянии музыки, но он схватил Короля за руку и в муке воскликнул: «Во имя Бога, мой любезный господин, откройте мне, как я сюда попал?»
Элейна положила руку ему на лоб, заставив лечь.
— Вы забрели сюда в безумии, — сказала она, — и ни одна живая душа не знала, кто вы.
Ланселот повернул к ней недоумевающий взор и потерянно улыбнулся.
— Я себя выставил на посмешище, — сказал он. Позже он спросил:
— А многие видели меня, пока я оставался безумным?
Тело Ланселота сквиталось с его разумом. Две недели он пролежал в верхнем покое башни, и каждая его косточка болела, между тем как Элейна старалась ему не досаждать. Теперь он был в ее власти, она могла день и ночь ухаживать за ним. Но что-то, присущее ее душе, — достоинство ли, гордость, щедрость, застенчивость, или нежелание быть надоевшей, — спасало его. Она навещала Ланселота не чаще одного раза в день и ничего от него не требовала.
Настал день, когда он задержал ее, уже уходившую. Одетый по-домашнему, он сидел, мирно сложив на коленях руки.
— Элейна, — сказал он, — я думаю, нам следует обдумать, как быть дальше.
Она молча ждала приговора.
— Я не могу вечно здесь оставаться, — сказал он.
— Вы знаете, что вам здесь рады, и что вы можете пробыть здесь так долго, как захотите.
— Ко двору мне вернуться нельзя. Элейна, явно колеблясь, произнесла:
— Если бы вы захотели, отец дал бы вам замок, и мы… мы смогли бы жить вместе.
Он взглянул на нее, и она отвела глаза.
— Или вы могли бы жить в этом замке одна.
Ланселот взял ее за руку и сказал:
— Элейна, я не знаю, что вам ответить. Пожалуй, мне нечего вам сказать.
— Я знаю, что вы не любите меня.
— И вы думаете, что мы можем при этом быть счастливы?
— Я знаю только, в каком случае я буду несчастна.
— Я не хочу, чтобы вы были несчастны. Однако быть несчастным можно по-разному. Не думаете ли вы, что если бы мы стали жить вместе, вы оказались бы еще более несчастной?
— Я была бы счастливейшей женщиной в мире.
— Послушайте, Элейна, единственная наша надежда в том, чтобы говорить правду, какой бы отвратительной она ни казалась. Вам известно, что я не люблю вас, что я люблю Королеву. Такая уж мне выпала участь, тут ничего не изменишь. Бывают вещи, которые переменить невозможно. Что до вас, то вы дважды заманивали меня в западню. Если б не вы, я и ныне оставался бы при дворе. Как по-вашему, сможем ли мы быть когда-нибудь счастливы, живя вместе?
— Вы были моим мужчиной еще до того, как Королева вас получила, — с гордостью сказала Элейна.
Он провел по глазам ладонью.
— Вы хотите иметь мужа на этих условиях?
— Есть еще Галахад, — сказала Элейна.
Они сидели бок о бок, глядя в огонь. Она не плакала, не молила о жалости, — и Ланселот знал, что это ему не грозит.
Он произнес, с трудом выговаривая слова:
— Я останусь с вами, Элейна, если вам этого хочется. Я не могу понять, как вам этого может хотеться. Я питаю к вам нежность, поверьте, хоть и не знаю сам — почему, после всего, что с нами случилось. Я не хочу причинять вам боль. Но, Элейна, жениться на вас я не могу.
— Мне все равно.
— Причина тут в том… в том, что супружество это договор. Я… я всегда гордился моим Словом. И если я не… если я не испытываю к вам этого чувства, то… черт подери, Элейна, да не обязан я жениться на вас, ведь именно вы обманули меня.
— Не обязаны.
— Обязан, не обязан! — с перекошенным лицом вскричал Ланселот. Он выплевывал слова в огонь, словно вкус их был ему мерзок. — Я должен быть уверен, что вы все понимаете и что я сам не пытаюсь вас обмануть. Я не женюсь на вас, потому что я вас не люблю. Не я все это начал, и я не могу отдать вам мою свободу: я не могу обещать, что останусь с вами навек. И я не хочу, чтобы вы принимали эти условия, Элейна, ибо они унизительны. Они продиктованы обстоятельствами. Если бы я сказал вам что-либо иное, я бы солгал, и было бы только хуже…
Он умолк и спрятал лицо в ладонях.
— Не понимаю, — сказал он. — Как ни стараюсь.
— При любых условиях, — сказала Элейна, — вы мой добрый и милостивый господин.