Но Герман еще жив! И жив его враг. Одно хорошо: теперь Кавалеров не подкрадется незаметно. А Германа защищает крошечный клочок тени.
Торопливо перезарядил «тулку». Вовремя! Из-за угла, прикрывая лицо, вылетела темная фигура, огляделась, пока еще ничего не видя.
Надо стрелять! Герман вскинул к плечу ружье – и как бы против воли выкрикнул:
– Кавалеров!
Не мог он, не мог выстрелить из-за угла. Выскочил на свет, стиснул пальцем курки… Выстрела не последовало. Патроны, что-то со старыми патронами!
– Налетов! – торжествующе закричал Кавалеров, взметнув руку с пистолетом. – Сдохни!
Германа толкнуло назад, руку выше локтя обожгло, но он сразу почувствовал: рана ерундовая, чуть порвало мышцы, а вот то, что остался практически без оружия…
Кавалеров кинулся к нему. Сейчас выстрелит снова, практически в упор.
Герман еще раз рванул курки… Грохот, треск! Все слилось перед глазами в жутком, феерическом огненном всплеске.
Нет, ружье по-прежнему мертво и бесполезно отягощает руки. Отбросил его. Что же это было?
Мириады искр реяли в воздухе, словно кусачие огненные насекомые. Очертания горящего дома странно изменились. И вдруг Герман понял: рухнул балкон, далеко нависающий над первым этажом. Рухнул – и…
Среди тлеющих обломков на земле неподвижная темная фигура.
Кавалеров!
Ринулся вперед, не думая о новой пуле. Наступил на что-то и чуть не упал. Пистолет, его «макаров»!
Не слишком ли много козырей вдруг сдала судьба? И оружие, и врага, погибшего от той силы, которую сам же вызвал к жизни?
Герман пригляделся и увидел, что нижняя половина туловища Кавалерова придавлена обгорелым столбиком, и его одежда уже занялась.
Подскочил, пинком сшиб столбик. Склонился к безжизненному телу, одним взглядом охватив и неестественно вывернутые ноги, осколки костей, торчащие из прожженных брючин. Но верхняя часть тела не повреждена, Кавалеров может быть еще жив.
Невыносимым жаром несло со всех сторон, чудилось, волосы начинают тлеть, плавятся глаза. Одежда жжет тело. Скорее отсюда! Сейчас рухнет крыша, полетят во все стороны пылающие обломки.
Герман отпрянул, потом вдруг вернулся, вцепился в плечи Кавалерова, поволок от огня. А вдруг он жив?..
Он был жив. Открылись мутные глаза, глянули на Германа снизу. Рука заскребла по груди, нырнула во внутренний карман куртки – и перед лицом Германа блеснула заточка. И в ту же минуту Кавалеров вцепился в его рубашку и медленно потянул к себе.
Чудилось, вся сила из умирающего, переломанного тела перелилась сейчас в ту руку, которая держала Германа.
Запрокинутое лицо дрогнуло в оскале, глаза налились отраженным огнем.
– Не вам, Налетовым… – вскипела на губах белая пена.
Кавалеров резко сунул заточку себе в грудь. Выгнулся дугой, хрипло выдохнул. Глаза расширились – и Герман понял, что это не глаза уже, а два мертвых зеркала, которые безучастно отражают адский пламень.
Над головой затрещало, оглушая. Герман рванулся из мертвых пальцев, упал, вскочил, прыгнул вперед.
Часть крыши провалилась, искры, куски пламени пролетели по двору. Герман вскочил в джип, он был горячий, как печка, и если бензин…
Мотор завелся, и только сейчас Герман сообразил, что не раскрыл ворота. Но поздно! Отчаянно рванулся вперед, не зная, вышибет ли створки, но они распахнулись мгновенно. Понятно: Кавалеров обеспечил себе путь к бегству.
За спиной оглушительно грохнуло, Герман едва справился с управлением: джип скакнул вперед – и сразу стал.
Кто-то колотил снаружи в стекло. Соседи, что ли, набежали?..
Герман тупо улыбался. Он чувствовал себя так, словно живым выбрался из ада.
Опять застучали. Герман покивал – ничего, мол, я жив. Он не мог шевельнуться, не мог слова сказать, и еще ничего не различал обожженными глазами… Только видение маячило перед взором: опаленная рука, стиснувшая заточку, а на пальцах – два перстня. Черная восьмиугольная татуировка и на раскаленно сверкающем золоте – выпуклый косой крест с крошечной фигуркой человека, распятого на нем.