– За этот сарай? – выпучила Юлька глаза.
– Но ведь должна же я где-то брать деньги! А ты сама меня научила – дорогие люди должны дорого платить, – растеклась Зинаида в приторном оскале. – А сейчас я хочу побыть одна, ступай, детка.
Детка ступать не хотела, она отвесила губы и теребила подол халатика.
– Ладно, Зинаида Ивановна, я скажу девчонкам, чтобы цены скинули… – промямлила она, – до двенадцати тысяч. Пойдет?
Судя по тому, как легко сбила Юленька чужие цены, Зинаида сообразила, что девица и сама немного желала подзаработать на чужих обновках.
– Двенадцать? Пожалуй, пойдет, – согласилась Зинаида и тут же быстро добавила: – Только в рассрочку на полгода!
Юлька ускакала к мужу, а Зинаида принялась накручивать бигуди. Никогда прежде она не спала с такой красотой, но новая работа требовала новых жертв. Уснуть долго не получалось – голова никак не хотела мириться с кочками, везде жало и давило, и только через три часа с кровати несчастной дамы донесся сочный храп.
Ночью ей приснился Большой театр. Зинаида Корытская никогда не бывала в Москве, а уж тем более в Большом театре, поэтому во сне театр был маленький, неказистый, похожий на деревенский клуб, куда маленькую Зину отправляли каждое лето. Однако в зале играла настоящая классическая музыка, тягучая и угнетающая, а на деревянной сцене прыгали настоящие балерины в торчащих колом юбочках. А потом выскочил здоровенный дядька в женских колготках, схватил одну, самую дохленькую балеринку, и стал носиться с ней из угла в угол. Музыка заиграла быстрее, и дядька стал поднимать балеринку, будто штангу. Та извивалась, громко мычала и, по всей видимости, страдала.
– Отпусти тетеньку, гад! – крикнула Зинаида дядьке.
Но «тетенька» обернулась и оказалась Вадькой.
– Чего вы лезете? – недовольно отозвался он. – Я вам вовсе не тетенька! А это и не гад вовсе никакой, а Софья Филипповна!
От одного только имени Зинаида проснулась.
– Надо же… приснится ведь ересь такая… – тряхнула она головой, пытаясь отогнать тяжелый сон.
На улице, прямо под окном, стояла неизвестная машина, и оттуда доносилась классическая музыка, правда, в современной аранжировке.
– Вот паразиты, ни днем ни ночью покоя от них нет, – проворчала Зинаида, укладывая на подушку многострадальную голову.
Теперь сон испарился окончательно, а стрелки часов показывали лишь половину четвертого утра.
– Еще эта Софья Филипповна… С чего это ей вздумалось дядькой мне присниться? – ворчала сыщица. – Татьяна говорила, она маленькая, почти карлик, а дядька такой огромный – одни ручищи, как слоновьи ноги.
Вдруг Зинаида затихла, а потом как была – в ночной рубахе – рванула в коридор.
– Алло! Алло! Таня? – кричала она в телефонную трубку. – Тань, я чего спросить хотела: а как ты узнала, что у Софьи на руке было написано? Она же сгорела!
В трубке долго молчали, потом сопели, потом, очевидно, проснулись, и хриплый голос Боевой произнес:
– Слышь, Зин, у тебя соседей-мужиков поблизости нет?
– Есть… Игорь за стеной. И подо мной бугай какой-то живет, – растерянно ответила Зинаида. – А что случилось-то?
– Ты, Зин, сходи к этому Игорю, долбани ему в двери и крикни, что он козел. Может, он тебе лицо набьет. А нет, тогда бугая обматери. Должен же кто-то тебя отчихвостить, чтобы ты народ в такую рань не будила.
– Ну, знаешь… С чего это я мужиков будить пойду? Ты вообще знаешь, сколько времени?
– Я как раз про время и говорю, – зевнула в трубку Боева. – Иди, спи, а? На работу же к десяти. Я тебе адрес Софьиной дочери дам, сама сходишь и спросишь.
Больше Татьяна говорить не стала, а попросту бросила трубку. Зинаида поплелась к себе, попыталась уложить голову на бигуди, но потом в сердцах плюнула и стала сдирать парикмахерские орудия пыток, бормоча:
– Да пропади ты пропадом, такая красота!
Затем, раз сон сбежал куда-то, она решила не тратить драгоценного времени даром, а обдумать, что же следует спросить у дочери потерпевшей. Однако обдумывать долго не удалось – лишь только облегченная голова Зинаиды коснулась подушки, как тут же женщина провалилась в сон.
На работу Зинаида вспорхнула легкая и свежая, будто утренняя капустница. На ней красовались новые сапоги, новое пальто поднимало настроение, а духи, которые навязала Аленка, мгновенно довели окружающих до кашля.
Татьяна уже была за стойкой.
– О! А у тебя распашонка новая! – вздернула она брови вверх. – Где взяла? Нашла?
– Ага! – передразнила Зинаида. – Нашла! За двадцать три тысячи!
– Надо же, совсем даром. А чего, Китай, что ли?
Зинаида готова была разорвать подругу – чтобы за двадцать три какой-то Китай?
– Ты, Таня, совсем в вещах не разбираешься, да? Смотри! – Она нащупала ярлычок на пальто и, неудобно извернувшись, стала тыкать кусочек ткани Боевой в лицо. – Вот, читать по-иностранному умеешь? Видишь – «Пума»! Америка, значит. Слышала такую фирму?
Татьяна со знанием дела разглядывала ярлык, а Зинаида терпеливо ждала, застыв в позе статуи «Женщина, метающая диск».
– Это не «Пума» американская, а «Рима», ты по-русски читай. Наша фабрика, на правом берегу. Между прочим, наши конкуренты, – рассмотрела Татьяна бирку и уперла руки в бока. – Чего это ты чужеродную продукцию на себя нацепила, да еще деньги им платить надумала? Где патриотизм?
Зинаида пригляделась. И в самом деле «Рима». Черт, надо же, какая неприятность… Она быстренько скинула пальто и решила увести тему в другое русло.
– Тань, я вот все думаю, а почему милиция уже наутро к Софьиной дочери заявилась? Откуда она знала, где дочь живет? Нет, они бы, конечно, узнали, но ведь не сразу же, а?
– Зина, я тебе адрес дочери дам, а там…
– И еще – вот ты сказала, что на руке Софьи Филипповны тоже надпись была. А как ее прочитали? Женщина-то сгорела…
– Я говорю – дам тебе адресок дочери! – не выдержав, взревела Боева. Но потом сообразила, что орать на спасительницу сына не совсем вежливо, и добавила: – Зин, видишь, в холле мужик толстый? Это наш посетитель. Да не простой, а с переподвывертами. Нам надо все внимание ему уделить, а ты меня отвлекаешь. Давай поговорим позже.
В бар и в самом деле входил мужчина. Окинув рассеянным взглядом заведение, он вдруг открыл рот и пронзительно заверещал:
– Со-о-о-оль, Танечка, дайте мне со-о-оль!
Зина кинулась за солью и величаво преподнесла своему первому посетителю маленькую солонку в виде хорошенького поросенка. Она даже немного присела, будто бы в реверансе, но ее старания не заметили.
– Вы надо мной посмеялись, да? – вдруг налились самыми натуральными слезами глаза писклявого толстяка. – Я вас соль попросил! Со-о-о-ль! А вы мне свинью подкладываете! Кто здесь работает?! Где Татьяна? Татьяна! Эта бестолочь у вас новенькая, что ли?