Зинаида заверила подругу, что заявляться она вовсе не собирается, а просто пойдет и сфотографируется на загранпаспорт. На кой черт он ей нужен? Да хрен его знает, пусть будет. Нет, то есть на данном жизненном этапе он ей просто необходим!
Утром Корытская открыла глаза, вспомнила, что ей предстоит серьезный разговор, и еще глубже зарылась в одеяло. Но вскоре Мурзик залез на подушку, устроил из волос хозяйки некое подобие гнезда и стал увлеченно мурлыкать и массировать голову Зинаиды когтями. Таким образом он всегда просил есть, если хозяйка долго не вставала. Да только сыщица все равно никак не просыпалась. В полусне она даже забормотала:
– Вероника, не надо мне вашей прически! Я говорю: оставьте мою укладку в покое! Она у меня шестимесячная! Я ее еще в двадцатом веке делала, на совесть! Да сколько ж… О-о-ой, Мурзон, – разлепила наконец Зинаида веки. – Иди, возьми в холодильнике «Вискас»…
Кот не торопился. Он попеременно запускал то одну лапу в голову хозяйки, то другую и мерно урчал. Пришлось вставать.
– Все, хватит с меня твоего начеса, – стряхнула кота с подушки Зинаида и побрела на утренние моционы.
Приведя себя в надлежащий вид, она уселась перед зеркалом и призадумалась. Идти к Ивской? В идеале, надо было перехватить ее еще дома, адрес есть, Данилова достала, но… Сейчас уже столько времени, директриса наверняка теперь в театре, в своем кабинете, тем более что завтра показ. Ладно, значит, в кабинете Зинаида ее и станет отлавливать. Эдак налетом, чтоб ничего не успела придумать.
Сыщица решительно распахнула шкаф. Налетать на директрису удобнее всего в чем-нибудь стильном и шокирующем. Шокирующего был целый гардероб, а вот стильного… Из шкафа одна за другой вылетали тряпки, но ничего приличного Зинаиде под руку не попадалось: все купленное у девчонок она уже надевала, а ношеным нарядом сильно не шокируешь. Наконец, выбор ее остановился на скромных черных брючках, огромном светлом пуловере, который Зинаида года три назад связала зятю, а Настенька каждый раз, из года в год, забывала его забрать, и на шелковой синей косынке, по которой были щедро разбросаны белые парусники. Конечно, она себе нравилась в этом наряде. Пусть он немножко не по размеру, зато так ново!
Зинаида уже совсем было собралась влезть в пальто, как в ее комнату беспардонно забарабанили, и на пороге показалась рассерженная подруга Нюра с горящими, гневными глазами.
– Наконец-то! Отловила тебя! – с порога швырнула она крохотную сумочку прямо в кресло. – Не получилось у тебя, дорогая, прятаться от меня всю жизнь. И не получится! Я пришла подавать на тебя в суд! Слушай, прям так в горле пересохло… Хоть чаю налей, что ли?
Нюрка, не церемонясь, как была – в сапогах – завалилась на диван и откинула на подушку голову:
– Вот не знаю только, куда именно подавать. На телевидение, что ли? – продолжила она тему с судом. – Нет, там только тридцать тысяч платят, а ты мне ущербу нанесла на сто семнадцать тысяч пятьсот рублей. Слышь, Зин, а может, так отдашь, без суда?
– Фиг тебе, а не сто тысяч. Я и с судом не отдам, сразу предупреждаю, – обозлилась Зинаида. – И вообще – чего развалилась-то? Сумки тут свои раскидала… Мне на работу нужно, собирайся давай, в другое время валяться придешь, ущербная.
– Никуда я отсюда не двинусь, так и запомни. И ущерб заплатишь! – дрыгнула ногой в сапоге Нюрка и устроилась поудобнее. И вдруг вскочила. – А вздумаешь уйти – вот! – В руках подруги блеснули маленькие маникюрные ножницы с кривыми лезвиями. – Сейчас как зацеплю, и прощай колготки. Куда ж ты тогда с голыми ногами… Ой, у тебя брюки… Ну и ладно, значит в брюках дырку сделаю.
У Зинаиды потемнело в глазах. Не так много у нее было приличных вещей, чтобы их дырками украшать.
– Только попробуй, – зашипела она. – Я этими же ножницами в твоей голове дыру простригу. Чего, спрашиваю, завалилась?
Нюрка поднялась и возмущенно заморгала крашеными скудными ресничками:
– Она еще спрашивает! Я к тебе из-за Плюха. Я с тобой, как с подругой, поделилась своими планами семейными, а ты вероломно моего жениха захватила, да еще и не рада моему визиту! Отдавай сто семнадцать тысяч!
– Фигу! – яростно рявкнула Зинаида и притихла, соображая. Сообразила и выдала: – Если ты поднатужишься, то вспомнишь, что на Плюха я тебя натолкнула. А ты мне судом грозишь…
И тут Зинаида подумала: сейчас они разругаются с Нюркой насмерть, та, конечно же, кинется на нее… Нет, победит Корытская, это ясно, но пару клоков волос Нюрка выдернуть успеет. И еще она покарябает лицо. Не себе, конечно, а Зинаиде. И куда потом такая красивая Корытская пойдет? Да к тому же, завтра показ! Нет, с Нюркой сейчас надо по-другому…
Зинаида опустилась рядом с ней на диван, опечалилась лицом и дружелюбно обняла подругу:
– Нюра, ты успокойся, я ж понимаю, ты богом обижена, но…
– Это я богом обижена?! – взвилась Нюрка, пытаясь выкрутиться из дружеского объятия. – Да я…
– Но… Да не брыкайся ты! – кончалось терпение Зинаиды. – Я для тебя такого чела отыскала! Просто мармеладный Джо!
Нюрка перестала дрыгаться и медленно зашамкала еще перекошенным ртом:
– Кого… кого ты мне отыскала?
– Короче, мужик – супер! – закатила глаза под лоб Зина. – Красивый, богатый, еще и поет! Вот каждый раз, как заходит в бар, так и орет, паразит! Арии воет, садюга. Нет, но с другой стороны, не матерные ведь частушки, правда? Ты с ним на театрах экономить будешь. Это я – бескультурье темное, а ты ж у нас эстетка! Тебе он – в самый раз. Пианину ему купишь. Да чего там! Вечером его вой прослушаешь, и на всю ночь он твой. Утречком он глотку продерет, петухом арию Розиты прогорланит, а ты ему в ладошки два раза хлопнешь вместо омлета, и все. С работы он к тебе – рысью, с новыми исполнениями. И никуда на сторону! Кому он, на хрен, нужен? Я уверена, у вас будет пылкая музыкальная семейная жизнь!
Нюрка уже смущенно теребила подол коротюсенькой юбчонки, а по ее щечкам расплывался конфузливый румянец.
– Ну… хорошо, только… я бы и с Плюхом хотела… Опера, оно, конечно, неплохо, но… пусть и тот будет, а то я, так сказать, за моральный ущерб с тебя… сто семнадцать пятьсот…
– Плюх?! – встала Зинаида в позу скульптуры «Девушка с веслом». – Нюра, я тебя не понимаю. Ты! Такая тонкая натура! Такая ранимая душа! На тебя плюнь, и сразу душевный ущерб в сто семнадцать тысяч…
– Нет, – быстренько поправила Нюрка. – Если плюнуть, то в сто пятьдесят четыре тысячи.
– Тем более! Значит, ты душевно еще ущербнее. А кто такой Плюх? Хирург! Почти мясник!
Нюра маялась. Зинаида не стала вникать в сердечные колебания подруги, а попросту повела даму из комнаты.
– Короче, так, – толкала она ее в спину. – Сейчас мне некогда, я тебе вечером позвоню. Я думаю, наш богатенький крикун, этот Соловей-разбойник, уже ждет не дождется, когда состоится ваша встреча. А с колготками ты хорошо придумала… – вспомнила она угрозу ножницами.