Сейчас такого понятия, как разврат, нет. Абсолютно все узаконено и оправдано даже церковью. Сейчас даже президенты стран трахают своих секретарш и практикантов почти на виду у всех, стараясь, чтобы их застали за таким занятием, потому что промах в политике простят: все мы люди, но невнимание к сексуальной жизни может стоить президентского кресла.
В поисках «равного удовольствия для всех», мы же демократы, дошли, как вижу, до промискуитета: не один же я таков, просто мне это открылось только сейчас, но в таких делах я почему-то плетусь в хвосте. Дальше идти некуда. В смысле, опускаться ниже некуда, так что сломать этот мир могут захотеть даже те, кто, подобно Зевсу, перетрахал людей, коней, коз, свиней и даже рыб.
Она сладко чмокнула губами, что-то пробормотала, не просыпаясь. Ее голова на моей руке с часами, я осторожно повернул голову, отсюда в раскрытую дверь видны часы в прихожей, но отблеск стекла не дает рассмотреть, который час. Все равно пора, я не показывался на работе почти неделю, пообещав дома подобрать варианты рекламы средства от перхоти.
Почти бездумно я потихоньку вытащил руку из-под ее щеки, мозг уже прикидывает, что скажу на службе, а ладони сами по себе мнут мягкий и такой теплый живот, где складки захватываешь уже не пальчиками, а широко растопыренными ладонями. Сладкая плоть послушно сминается, никакого сопротивления тугих мускулов, как у иной девчонки, что изнуряет себя шейпингом.
Мама снова повернулась спиной, подогнула колени. Между толстых ягодиц половая щель выступает отчетливо, все еще покрасневшая и раздутая. Представляю, какой она была вчера вечером, когда я наконец решил отвалиться и заснуть…
Мое тело придвинулось, слегка меняя угол, сейчас это уже не я, а мои десять миллионов предков, попробуй поспорь с ними. Привычно и сладостно, будто проделывал это на протяжении геологических эпох, сомкнулся в коитусе, отдался могучему древнему чувству, а когда организм затрясло в оргазме, мозг начал очищаться буквально в ту же секунду.
Мама сладко застонала в полусне, но я затих, и она снова мирно заснула. Я потихоньку слез, подошвы бесшумно прошлепали по коврику, дальше душ, холодные и горячие струи…
Я долго стоял, смывая пот и запах влажных простыней, словно тугие струи могут вымыть из тела похоть и чревоугодие, я же не могу сам совладать со своим телом, в котором живу и которым вроде бы должен командовать. Но как и нашей страной рулят не самые умные, так и мной рулит хрен знает что, даже не обезьяна, а ящерица какая-то, разве что разговаривать обучилась.
– А вот хрен тебе, – сказал я вслух. – Мы еще поборемся, скотина! И на этот раз не сдамся так просто.
Я вышел из душевой кабины вроде бы не только освеженный, но в голове сразу три варианта, как остроумнее обыграть слова, на которых настаивает заказчик.
Из кухни донесся голос:
– Славик, тебе к кофе сыр или гренки?
– Сыр с гренками! – крикнул я.
Я торопливо растерся мохнатым полотенцем, с кухни уже доносится запах кофе. Когда я оделся и вышел, ноздри поймали дразнящий аромат поджаренного хлеба со слегка расплавленным чеддером.
Мама, еще румяная со сна, на щеке отпечаток рубца подушки, встретила меня ласковой улыбкой.
– Смотри, сороки украдут, если будешь слишком долго мыться!
– Я не настолько блестящ, – ответил я. – Спасибо, мама.
– Понравились гренки?
– И кофе, – ответил я. – Ты чувствуешь, какой я люблю.
– При чем тут чувствуешь, – удивилась она. – Просто знаю. Я же очень люблю вас с Дениской! И хочу, чтобы у вас было все хорошо. Вы уже не маленькие, но все равно сердце за вас болит.
Она себе положила только гренки, боится набрать вес, а я сожрал чеддер как свой, так и ее, выпил кофе и пожалел, что чашка маленькая.
– Все, мама, надо идти.
– На работу?
– На работу, – заверил я. – Правда-правда, мама. Честно говоря, еще вчера мне было так хреново, что я, наверное, дождался бы, пока меня уволят. Но сейчас иду! Правда, иду.
Она проводила меня до лифта, я поцеловал ее, как всегда целовал, в обе щеки, она сказала тихо:
– Слава, будь поосторожнее на дороге.
– Буду, мама.
– Помни, у меня сердце разорвется, если что с тобой вдруг… И Дениска тебя очень любит.
Я привычно вырулил на шоссе, пропустив десяток лихачей, что несутся, словно наперегонки, авось впереди нарвутся на пост ГАИ, мозг уже работает спокойно и четко.
Да фигня это все. Мы держимся каких-то навязанных нам стандартов поведения, не задумываемся, что они появились у древних римлян или египтян по какому-то важному поводу, что уже давно неважен в эпоху научно-технического прогресса.
Если же задуматься, то давно бы уже отбросили, но задумываться некогда. Мысли заняты постоянно очень важными проблемами: то футбольная команда проигрывает, то новую сотрудницу не удается взять за жопу, то всемирная лотерея с лотом в сто миллионов долларов совсем близко, надо купить билетик и придумать, какие цифры вычеркнуть…
А так, если подумать, то нормально, когда мать с сыном, а так же точно нормально, когда брат с сестрой, отец с дочерьми, а внук с бабушкой. Вот сейчас я подумал о таком и… ничего ужасного не ощутил. Мир не рухнул, я не ощутил, что ах-ах как это гадко, как омерзительно.
А в самом деле, чего уж проще? Сексуальные отношения и должны, если по уму, начинаться внутри семьи, а не где-то на стороне с немалым риском, несмотря на всю пропаганду безопасности защищенного секса. А вот дома никаких проблем, никаких сложностей, опасений. Все мы, и мальчики, и девочки, доверяем родителям. Конечно, до известного возраста, но как раз половое созревание, когда родители могут помочь и обучить, еще входит в этот возраст.
Инцест запрещен всеми конфессиями потому, что потомство при нем слабое и болезненное, но сейчас пришла эра отделения секса от воспроизводства! И правила игры должны быть иные.
По «Авторадио» какой-то дурень долго и напыщенно вещает о кардинальной ломке мировоззрения населения при переходе к продвинутой экономике и общечеловеческим ценностям.
– Осел, – пробормотал я, – не просто ломка, да еще и кардинальная… Слов каких нахватался, дурачина картонная…
Ломка… Никакая не ломка, даже если человек, к примеру, из железной партии коммунистов переходит в размагниченные демократы. Или бабник вдруг решает вести нравственную жизнь и отыскать Единственную. Это круто, но и это не ломка.
Хрень какая. Песочница. Детские забавы и детские проблемы. Даже проблемы младенцев. Настоящая ломка мировоззрения нагрянула только сейчас: принять или не принять сингулярность! Принять – это оставить все-все. Политику, культуру, общественный строй, моду, спорт, даже человеческие тела…