Кажется, ей неловко, Андрон с Ильей чужие, она их не знает, но страх сильнее. И снова Илья задумался: чего она боится, если в ту ночь ей не причинили вреда?
Беда Роба – в предсказуемости, Брасов просчитал его без лишних умственных затрат. В ресторане он поджидал лжепокупателя, которого быстренько подсунула мужу несравненная, обворожительная, великолепная Тори. Она сидела рядом, пила шампанское, курила, время от времени Брасов брал ее за руку и подносил к губам пальчики, чувствуя себя влюбленным по уши.
– Что-то долго... – недовольным тоном произнесла она, гася сигарету.
– Оформление дело тягомотное, и так ускорили, как смогли. Скажи, тебе не жалко отдавать мне задаром? Ты могла бы сама забрать у Роба его часть.
– Не догоняешь, Юрка, почему? Представь, как он взбесится, когда узнает, что продал тебе? И притом сильно продешевил. Кстати, почему даром? Взамен я беру тебя.
– Сдаюсь на милость покупателя, – слегка приподнял он ладони.
Маловероятно, что она без ума от него, как он от нее, уж что-что, а ум всегда при ней, но это не имеет значения. Да, не имеет – назло ли мужу она кинулась на шею Брасову, или созрела к переменам, или хочет чего-то новенького, острого. Она с ним, остальное приложится, Брасов даст ей то, чего не получала она от Роберта. Тори оценит, уже оценила.
– А этот твой... покупатель... не подведет?
– Даже не думай, – рассмеялась Тори. – Я знаю, как ты к нему относишься, но он знает, что со мной лучше не ссориться, я опасный враг.
– И коварный, – в ответ рассмеялся Брасов.
– А враг и должен быть коварным, жестоким и расчетливым, иначе какой это враг? Жалкая пародия.
– Вообще-то, мне непривычно слышать, что ты... да и я тоже... стали врагами с Робертом, а ведь стали. Тори, ты действительно ни капли не сожалеешь, что так произошло?
– Знаешь, однажды я села на диету...
– Тебе-то зачем худеть?
– Это же эпидемия, а я подвержена вирусам. Ела по утрам гречневую кашу без соли, сахара, молока, масла – просто вареную кашу. И так в течение десяти дней. Девять дней меня вполне устраивали мои завтраки, ну, немножко безвкусно, пресно, но терпимо. А на десятый день я вдруг поняла, что ненавижу гречневую кашу, но самое интересное – я ее всю жизнь ненавидела и... не знала об этом. Надо попробовать переесть, чтобы узнать точно, чего ты не терпишь, это касается всех аспектов жизни, в частности Роберта. Вдруг открылись глаза, и до меня дошло: переела, а вообще, это блюдо жрать не хотела никогда. Юрка, жизнь штука хрупкая, что ж, умереть и не узнать, что чувствуешь, когда тебя любят?
– Чего это ты о смерти заговорила? – насторожился Брасов.
– Лешка перевернул во мне некоторые представления... – Тори вытянула шею, помахав кому-то рукой, привлекая внимание, чуть подалась к Брасову, сказав со смешком. – Вот и наш купец, а ты боялся. Еще никому, кроме Роберта, не приходило в голову меня обманывать, к тому же три тысячи евро за небольшие хлопоты гораздо приятней, чем пуля в лоб за алчность.
Невысокий мужчина присоединился к ним, поздоровавшись с Брасовым за руку. Видно было, что он замотан, вспотел, потому налил себе воды, выпил залпом, затем положил перед Тори папку на стол:
– Все не успел, но главное сделано, осталась ерунда, кое-какие справки. Устал чертовски.
Тори передала папку Брасову, а «купцу» предложила:
– Сделайте заказ, вот меню...
– Нет-нет, спасибо. Еле на ногах держусь. Если вы не против, я только рюмочку коньячку выпью и побегу. Юрий Артемович, когда будем переоформлять?
– Завтра же, как только получим все бумаги, этот процесс я ускорю, – пробросил Брасов, читая документы. Он спохватился, налил в рюмки коньяку, Тори шампанского. – Ну, за сделку? Уже можно пить.
Подставной покупатель коньяк запил водой, кинул в рот маслину и попрощался. Тори переплела пальцы, уложила на них подбородок и с удовлетворением наблюдала за Брасовым, который вновь открыл папку и был явно озадачен. Наконец он сказал то, что его удивило, несмотря на предсказуемую ситуацию:
– Все же я думал, Роб не решится так глупо вляпаться. Потерять половину... У него все дома? – Брасов постучал пальцем по лбу.
– Всех у Роба дома не бывает, каждая черта характера правит им по очереди, в этом его беда. Главное, он не умеет собой управлять, кто-то должен им руководить, но аккуратно, тактично, тогда он справляется и с собой, и с трудностями. А без патронажа да если он оскорблен, обижен и озлоблен, его заносит с потрясающей силой. Когда ты рассказал о его глупом визите, я поняла, кому он будет предлагать продать свою часть: тем, с кем ты не в контактах. Чтоб досадить тебе и осложнить твою жизнь. К тому же мне сразу позвонили два человека, выясняли, правда ли, что Роберт продает долю за копейки. Я подтвердила и быстренько обработала нашего «купца», который предложил большую сумму, чем запрашивал Роб, чтоб убрать конкурентов. Ну, тут все-таки извилины моего бывшего мужа не подкачали, ведь потери желательно свести к минимуму, он и продал тому, кто кинул больше.
– М-да, как просто... – покивал Брасов. – При условии, если человека заклинивает. По-бабски это как-то...
– Видишь ли, Роб привык быть хозяином себе, не считаясь ни с кем, а это невозможно, когда есть рядом жена, дети, родственники. Ему казалось, всех устраивает его свободный полет, а главное, его устраивало, но другим не позволено быть такими же свободными. И вдруг Роберту говорят: не хочу больше твоей анархии, летай без меня. А как перестроиться? Он не умеет. Не умеет и не хочет. Он потерян и зол, а гипертрофированная гордость не позволяет разойтись по-хорошему. Остается доказывать, что без него мы будем под забором валяться. Роб и старается нас туда столкнуть.
– Много мы ему времени посвящаем. Тори, не передумала переезжать ко мне? Квартира готова, рабочие привели все в порядок. Два года назад купил Анжелке, но пока она подрастет, я славненький коттедж выстрою.
– Не передумала и не передумаю. Дай хоть несколько дней с мамой побыть, она на седьмом небе от счастья, что я ушла от Роба. И детям нужно привыкнуть, им ведь придется пожить у бабушки. Я затеяла перевод в другую школу, поближе к дому мамы. Мое счастье, что от мужа не завишу, он от меня зависит больше.
– Тогда поехали, хоть квартиру посмотришь?
Улыбнувшись и бросив салфетку на стол, Тори поднялась. В отличие от Роберта она чувствовала себя на белом коне с шашкой в руке. Изредка ее омрачало воспоминание о нелепых подарках, присланных по почте (оба забрала с собой), но ненадолго. Других знаков не было, теперь, даже если и пришлют бандероль, Тори ее не получит, что неплохо. Но при всем при том она не оставила мысли выяснить, кто продавал и покупал ту самую квартиру. Только пока не до того, хлопот много. С другой стороны, что это даст? Ровным счетом ничего. И все же любую затею следует доводить до конца.
Наташка действительно патологически боялась оставаться в одиночестве, дома ночами не спала, хотя закрывалась на все замки, только на рассвете позволяла себе заснуть. Это походило на детские страхи: ночь – страшно, день – страхи убегают. Так и в представлении Натальи: пришельцы с браслетиками при свете дня не придут, только под покровом темноты. Много ли поспишь с рассвета до звонка будильника, до этого будучи сутками на взводе? Силы стремительно иссякали, нервы истощались, на уроках она была вялая, уставшая, ее мучили головные боли и... старуха. Проклятая ведьма изводила, маяча вдалеке, словно напоминая: не забудь умереть в скором времени. Догнать ее не удавалось. Стоило Наталье решительно направиться к черному столбу, бабка давала деру, исчезала, словно у нее под боком личный автомобиль с водителем. Судя по одежде, у нее не то что на водителя с авто, но и на хлеб с молоком не всегда хватает. Последние два дня, сколько бы Наталья не искала черную метку, глаза ее не находили. Казалось бы, успокойся, иди своей дорогой, да вообще не обращай внимания, но Наталья ощущала старую каргу, как нарыв на теле, даже не видя ее. Заметила, что постоянно думает о ней и тех, кто подкидывал браслетики, думает с содроганием и ужасом, мало того, ждет их. Вроде бы глупо бояться полоумной старухи и цветных бусинок, нанизанных на резинку, однако страхи на пустом месте не рождаются. Если совесть чиста. У нее – замарана. Наталья знает, почему должна умереть. Не предполагала, что за маленькую подлость придется через много лет расплатиться жизнью. Кто-то хочет этого – Бог ли, дьявол ли, человек ли, но очень хочет.